— Памятник принадлежит всем. И ступеньки тоже. Мне нравится сидеть рядом с вами. Мы находимся в свободной стране.
Анук пожимает плечами.
Хиппи скидывает со спины свой рюкзачок, вынимает из него кусок хлеба, разламывает пополам и протягивает Анук половину.
— Возьмите…
— Я не голодна. Спасибо.
— Потом, — говорит он. — Вы съедите его потом.
Внезапно она чувствует себя так, словно кто-то толкнул ее. Ее охватывает беспричинный ужас.
«Внимание», — сказал дедушка.
В этом ожидании, которое уже начинает казаться ей бесконечным, она вспоминает деда. Ей кажется, что она слышит его голос:
«Сила церкви в мистификации. Если ты разоблачишь этот обман, то останешься ни с чем. Выбор? Какой? Обманывать или быть обманутым?»
— Здесь много народа, — говорит хиппи, аккуратно поглощая хлеб. — Место национального паломничества.
— Я пойду отсюда, — произносит она.
Однако не двигается с места.
Уже двадцать минут двенадцатого. «Стив? Стив, умоляю…»
— Вам некуда спешить, — говорит хиппи. — Я тоже не тороплюсь.
— Чем вы занимаетесь в жизни? — спрашивает Анук.
В тревожном ожидании ей хочется с кем-то поговорить.
— Я решил пройти пешком всю Америку, — отвечает хиппи. — Я буду ходить всю оставшуюся жизнь. Если мне повезет и моя жизнь окажется долгой, то я смогу увидеть очень многое… А если не повезет, то совсем немного… Ходить… Это все равно что коснуться вечности…
— Вы — католик? — спрашивает она, чувствуя, что холодеет от ужаса… «Если Стив не придет…»
— Нет, — отвечает хиппи. — Я не имею к этому никакого отношения. У меня прямой контакт с Богом-отцом; мне не нужны посредники… Не надо так пугаться… Мисс…
Она еле сдерживает слезы. На площадку валом валит народ. Люди обходят стороной эту странную парочку молодых людей, один из которых ест кусок хлеба.
— У меня есть и вода…
— Я не хочу пить…
— Позднее, — говорит молодой человек, — вы почувствуете, что у вас обгорело на солнце лицо… Пересядьте в тень. Ну-ка, вставайте.
Анук встает. Хиппи поднимает ее чемодан, проходит вперед по площадке и ставит его в тени за колонной.
— Когда солнце повернет, надо будет передвинуться…
У Анук стучат зубы.
На хиппи надеты легкие холщовые брюки. Ворот его рубашки распахнут на груди. Он отпивает глоток из дорожной фляги, которую вынул из своего рюкзачка.
— Не хотите?
— Нет, — отвечает Анук.
Она не может сдержать слезы. Они тихонько стекают по ее щекам на подбородок, а затем капают на блузку.
Хиппи протягивает ей носовой платок.
Она смотрит на клочок белой ткани. У этого нищего бродяги чистый платок.
— Я не грязный, — говорит он.
— Нет, нет, спасибо. Не надо платка.
— Позднее вы возьмете его…
На площадку все прибывает народ. Здесь устанавливается вечное движение толпы, которая поднимается вверх по лестнице, и толпы, которая спускается по этой же лестнице вниз.
— Я жду человека, которого люблю, — говорит она.
— Я знаю.
— Откуда вы это знаете?
— Это видно.
Она встает и начинает спускаться по белым мраморным ступенькам. Она считает ступеньки. От первой до двадцать третьей. Площадка. Еще ближе к обсаженной деревьями улице, к киоскам, к уличному регулировщику, помогающему людям пройти через дорогу. Одна… две… три… И вновь: одна… две… три… И наконец, она внизу.
— Простите, простите, простите! — слышится со всех сторон на всех языках.
Вежливые туристы то и дело толкают странную молодую женщину, бредущую с потерянным видом и залитым слезами лицом. Похоже, что она ищет кого-то в толпе, бежит то влево, то вправо, бросается к автобусам, чудом не попав под машину…
— Простите, я жду одного человека…
Наверху, сидя у подножия колонны рядом с чемоданом Анук, хиппи грызет яблоко. Надо бы подняться на площадку. Сверху легче наблюдать за прибывающими людьми. Подъем. Белый мрамор. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая… Вначале всего восемь мраморных ступенек. Стив.
«Что, если я поднимусь вверх по ступенькам на коленях… Стив может это увидеть и высмеять меня. От Аннаполиса долго сюда добираться. Он же обещал мне приехать». Сердце Анук тает от нежности к нему. Стив… «Пожалуйста, обними меня. Я буду самой послушной на свете. Я согласна стерпеть все, лишь бы вновь оказаться в твоих объятиях». Тридцать три ступени, чтобы вернуться к своему чемодану.
— Вы не хотите даже яблока? — спрашивает хиппи.
Она соглашается взять у него яблоко, чтобы не услышать: «Позднее». Может быть, ей стоит позвонить в Аннаполис? «Я не могу позвонить; я не могу уйти с этого места ни на секунду. Если он появится и не застанет меня здесь, то сразу же уйдет».
— На что же вы живете? — спрашивает она хиппи.
— Я работаю ровно столько, сколько нужно, чтобы обеспечить себе еду, одежду и иметь возможность помыться. И не более того.
— Почему вы сегодня пришли сюда?
— Я потратил десять лет своей жизни, чтобы прийти сюда сегодня. Мне двадцать восемь лет. Десять лет назад я начал свой путь из Невады.
«Доверяй больше разуму, чем чувствам. Чтобы выжить», — говорил ей дед.
— Это не жизнь, — отвечала она.
— Еще какая жизнь! Люди будут добрыми, гостеприимными, великодушными и справедливыми, когда к ним приходят пешком. Не имея ничего за душой.
Анук зажигает сигарету.
— Хотите?
— Спасибо. С удовольствием.
— Однако, — говорит она, — вас должны пугаться люди из-за вашего внешнего вида…
— Я напугал вас?
Она смотрит на него.
— Не знаю.
— Вас напугал не я, а этот день. Я же иду к людям с миром.
— Стив! — кричит она.
Появившийся внизу светловолосый молодой человек вовсе не Стив. Анук плачет.
— Вы не верите в Бога? — спрашивает хиппи.
— Бога? Какого Бога?
— В Бога.
Она в замешательстве. Бог — это церковные догмы, просвиры, которые раздают церковные служители.
— Вы не знаете какого-либо священника?
— Священника? Почему? Нет.
— У вас есть друг? — спрашивает хиппи. — Один-единственный друг?
— Нет, — отвечает она.
— К кому вы обращаетесь в минуту отчаяния?