– Огород прополки требует? – осведомился я.
– А хоть бы и огород…
С показным сомнением я воззрился на тяжелое, ростом по пояс разнотравье. Где-то под ним не без труда угадывались грядки.
– Там что – клубника?
– Возможно…
– А может быть, вы собираетесь в Языково?
– Может быть.
– Может быть, вы и вчера собирались? – предположил я.
Судя по тому, как заходили желваки на его лице, другой бы на его месте вскочил с ругательствами. Но этот справился, решив, как видно, что послать надоеду подальше он еще успеет, помолчал и в конце концов хмыкнул почти добродушно:
– Люблю дотошных. Я не только собирался, парень, я вчера и поехал…
– И у вас не завелся мотоцикл?
– Хуже, сломался по дороге. Раз уж ты такой любознательный, скажу более: возле Белышева на ручье рухнул мост. Прямо у меня на глазах рухнул, и никого на нем не было. Под собственным весом. Сгнил, наверное. Я было нацелился в объезд, вот тут движок и встал. Назад на буксире за трактором ехал, понятно тебе?
– Более или менее. А что случилось с движком?
– Понятия не имею! – рявкнул, выходя из себя, Шкрябун. – Еще вопросы есть?
– Есть. Вы подумали над нашим предложением?
– Пусть Максютов приедет сам, с ним я буду разговаривать.
Сообщать ему о том, что он прямо нарывается на неприятности, не имело смысла. Если яйца не учат курицу, то лишь потому, что курица по природе глупа и учить ее бессмысленно. Зато мелкая ящерка не станет учить старого опытного варана совсем по другой причине.
– И передадите ему свой архив?
– Какой архив? – Шкрябун почти не переиграл, удивившись очень натурально. – Ах, вот ты о чем… Ну, если килограмма три газетных вырезок – уже архив, тогда пожалуй… Только не отдам: самому нужен. Должен же старый пень иметь на досуге какую-то забаву?
Я вздохнул.
– Очень жаль, что у нас с вами, Виктор Иванович, не получается конструктивного разговора…
– А мне почему-то нисколько не жаль, – отрезал он.
– Значит, отказываетесь? Так Максютову и доложить?
Все-таки этот отставник хорошо владел собой. Иной на моем месте мог бы и поверить, будто мои слова не заинтересовали его ни на грош.
– Как хочешь, так и докладывай, мне-то что. Нац-без – пройденный этап. Разговаривать с вами – зря время терять.
– Значит, нет?
– Нет.
– Понимаю, – сказал я, поднимаясь. – Ну что ж, счастливо оставаться. Я прямо завидую: природа, форель, соседей никаких… По клубнику можно ходить, как по грибы. Кому захочется менять такую благодать на нашу возню, ведь так?
Он не ответил.
– А вы все-таки подумайте…
* * *
К моему удивлению, полковник Максютов еще не ушел: сидел, нахохлившись сычом, за своим гигантским столом-«аэродромом», работал и в неярком свете зеленого абажура настольной лампы выглядел жутковато. Вообще-то в кабинете имелась люстра, однако полковник предпочитал обходиться без нее. Громадные напольные часы в его кабинете – бронзовый с позолотой раритет середины позапрошлого века, когда-то украшавший гостиную купца первой гильдии, пущенного, вероятно, в расход в дни красного террора, – показывали половину третьего ночи. Поговаривали, что часы эти некогда стояли в кабинете самого Железного Феликса и что будто бы по его личному распоряжению бой у часов был не то отключен, не то сломан, но ход до сих пор оставался изумительно точным. Путь старых вещей извилист и детективен. Поговаривали еще, будто бы полковник Максютов выиграл эти часы на пари чуть ли не у Крючкова, но это вряд ли. Не та у него была весовая категория, чтобы заключать пари с Первым Шефом.
– Ну? – сказал он, отрывая взгляд от монитора и вперяя его в меня. – С чем?
Были у него какие-то неприятности, я это видел. Покрасневшие веки одрябли, под глазами четко обозначились рыхлые мешки. За трое суток не поручусь, но двое он не спал наверняка.
– С делом о разрезанном доме, – доложил я, демонстрируя полученную от Алимова папку. – Забрал. Это интересно. Образцы для экспертизы в машине. Кому прикажете передать дело?
С минуту полковник смотрел на меня воспаленным взглядом и, как видно, изучал во мне что-то, мне недоступное. Затем протянул руку за папкой, для чего-то прикинул дело на вес, молча запер его в стол и уже потом спросил:
– Без происшествий?
– Без, – ответил я и спохватился. Полковник Максютов любит повторять, что истина зарыта в мелочах, и с этим тезисом я в общем согласен, а в частностях – когда как. – Если не считать происшествием землетрясеньице на четыреста первом километре и ненормальную собаку.
Он немедленно потребовал доложить подробно. Выслушав, дважды кивнул, как бы подтверждая свои умозаключения.
– Укушенный – он кто?
– Некто Каспийцев, корреспондент «Уфо-пресс». Корреспондентской карточки у него не было, но я позвонил редактору и проверил.
– Эта «Уфо-пресс» – что, газета?
– Журнал, – объяснил я. – Стопроцентно шаманский и тем не менее довольно захудалый. Удивительно, но факт.
– Бывает и так, – равнодушно сказал Максютов и помассировал виски. Поморщился, встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая ноги. – Ну, с этим ясно. А что Шкрябун? Отказался?
– Наотрез. – Я положил на край стола диктофон. – Здесь запись нашего разговора.
Максютов не глядя подобрал диктофон, включил и несколько минут бродил по ковру взад-вперед, слушая. Потом ухмыльнулся неизвестно чему и с прищуром посмотрел на меня.
– Так себе удовольствие было, да?
– Пожалуй, – осторожно согласился я. – В общем, вполне понятные комплексы отставника. А в существовании архива я убежден.
Полковник зевнул, прикрыв рот.
– Почему ты так считаешь?
Я невольно втянул диафрагму. Всем в отделе известно, что полковник Максютов «тыкает» либо любимчикам, либо тем, чьей работой он страшно недоволен и кого собирается загнать за Можай. И не одному из первых случалось пополнить ряды последних.
– Шанс вернуться в Hацбез, – коротко ответил я.
– Значит, есть смысл нанести ему еще один визит, так думаешь?
– Думаю, он придет сам. И довольно скоро.
– Завтра? Послезавтра?
– Возможно.
– А если не придет?
Я не ответил, сочтя вопрос риторическим, и правильно сделал.
– Подполковник Шкрябун сейчас будет здесь, – сказал Максютов и, посмотрев на меня, остался доволен произведенным впечатлением. – Как раз перед тем, как ты вошел, я велел выписать ему пропуск. Вот так, Алексей. Поработал ты хорошо, хвалю. Так хорошо, что Шкрябун в одно время с тобой к столбу пришел, корпус в корпус. Признаться, не ожидал…