12 ч. 25 м. Разгром посольства США в Кении.
12 ч. 50 м. Многотысячный митинг перед зданием ООН с требованием принятия незамедлительных мер.
13 ч. 00 м. В давно ожидаемой речи папа римский объявил Монстра знамением господним и призвал католиков молиться о прощении и ниспослании спокойствия. Одновременно анабаптистская церковь объявила Монстра не кем иным, как диаволом собственной персоной.
13 ч. 10 м. Назначен рекордный приз астрологу, чье предсказание дальнейшего поведения Монстра окажется наиболее точным. Предсказания высылать до 16.00 по электронному адресу…
Все это лишь выборка, вдобавок сильно прореженная и просеянная. Новые сообщения сыпались горохом, я едва успевал осмысливать их.
День.
Другой.
Третий…
Я думаю, и без ядерного шантажа ни одна из держав не рискнула бы атаковать объект, пока оставалась надежда, что все как-нибудь обойдется. Не будь на памяти у всех конфуза с «Эскалибурами» – тогда, конечно, другое дело.
Мы – я имею в виду человечество – уступили инициативу Монстру. Мы просто ждали.
Опять ждали.
В больнице, не приходя в сознание, умер Жора Гаврилюк. Он так и не узнал, что Монстр уже добрался до Земли. Может быть, это было и к лучшему, что не узнал.
В среднем каждые полчаса оживала прямая связь с президентом. Каменея лицом, Максютов докладывал текущую ситуацию, в ответ на вопросы пытался отделаться ни к чему не обязывающими фразами, а один раз довольно грубо попросил не мешать работать. Впрочем, в дальнейшем это никак не сказалось на количестве звонков.
Вечером второго июня Шкрябун разбудил меня, заснувшего перед монитором, потыкав мне кулаком в плечо.
– А? Что?..
– Ничего. Глаза разуй. Да не сюда – вон туда… Кажется, он идет на посадку.
– Куда? – сипло спросил я и сглотнул.
– Либо в Турцию, либо к нам. Сейчас он над Египтом… Снижается. Высота всего сто семьдесят. Начал торможение…
Ого! Сто семьдесят – это уже недалеко от плотных слоев, спутники с таких орбит сходят максимум за неделю. Я впился в наш «планетарий». Сейчас на него проецировалась карта, и ярко-красная точка, проплывая над последними барханами Сахары, готовилась наползти на синь Средиземного моря. Тут же отображались высота и скорость. Последняя составляла менее семи тысяч метров в секунду и стремительно уменьшалась – глаз не успевал следить за мельканием цифр в последнем разряде.
Снова гуднул телефон прямой связи. Серьезно так гуднул, солидно – знай, мол, наших. Максютов ненавидяще зарычал.
– Да! – крикнул он в трубку. – Максютов. Нет, не охрип… Уже над Средиземным морем… Да, снижается. Кажется, наш гость. Нет… Считаю нецелесообразным… Нет… Траектория у меня есть. Нет… Нет… Господин президент, я убедительно прошу вас не отвлекать меня и моих людей от несения службы… Да… Разумеется, доложу немедленно.
Он кинул трубку на рычаг, несколько секунд вращал глазами, затем скользнул взглядом по мне и снова вперился в карту. Объект уже подбредал к Турции, и простым глазом было видно, насколько уменьшилась его скорость. Четыре тысячи в секунду, а высота… высота прежняя.
– Как он ухитряется там удерживаться? – с заинтересованностью и восхищением в голосе проронил Топорищев.
– Это у вас надо спросить, – немедленно отпасовал Шкрябун. – Заодно объясните, как он удрал от Юпитера, а ваши космические гляделки это проворонили…
– Они столь же мои, сколько ваши. И, представьте себе, не всегда могут делать то, для чего не предназначены…
– Помолчите, вы! – это Максютов.
– Пожалуйста, пожалуйста. Зато теперь можно смело записать: горячей плазмы он не любит. Вот увидите, перед входом в атмосферу он замедлится тысяч до полутора. Спорим?
Никто не стал с ним спорить. Красная точка долго ползла через Турцию и Черное море, потянулась было в сторону Николаева, как будто учуяв там родственную душу, но, как ни странно, «одумалась» и взяла прежний курс. Над Азовским морем запрыгали цифры высоты.
– Уже сто пятьдесят…
Топорищев немного ошибся: скорость объекта составляла две тысячи триста, но продолжала быстро падать. Монстр снижался совсем не так, как полагалось бы нормальному спускаемому аппарату.
Все-таки это удивляло.
– Высота сто десять. Плазменного кокона практически нет…
– Я же сказал: помолчите!
Молча мы следили за красной точкой. Перемахнув через Украину, она продолжала ползти, но теперь уже медленно… совсем медленно. Невыносимо тянулось время, лениво менялись цифры в углу экрана.
Голос оператора:
– В Саратовской губернии что-то похожее на смерч. Даю снимок из космоса.
Так и есть. Смерч. Неудивительно при размерах Монстра и его скорости, малой лишь по космическим меркам.
– Уберите снимок.
Высота полета не менялась уже несколько минут. Чуть больше семи тысяч метров. Скорость – четыреста в секунду.
– Может, до Ледовитого дотянет? – с надеждой спросил Шкрябун.
– А там и до Канады? – еле слышно пробрюзжал Максютов. – Нет уж, Кайман… Не надейся. Хотя, может, оно и к лучшему, что у нас…
Хотелось в это верить.
Километрах в семидесяти к востоку от Вятки точка замерла. И больше не двигалась.
– Ну вот, – сказал Максютов без всякой интонации. – Теперь все.
Мне показалось, что Топорищеву не терпелось спросить, что, по мнению Максютова, означает «все». Но он сдержался.
ЭТО было похоже на холм. На круглый и низкий холм-лакколит, каких немало к северу от Минвод, этакую куполообразную нашлепку на земной поверхности, бугор стометровой высоты и двухкилометрового диаметра, но холм абсолютно лысый, без травинки, покрытый чем-то вроде гладкой пятнистой кожи коричневых, лиловых и зеленоватых оттенков. Какое там, к бесу, «черное тело»! Кожа казалась матовой и теплой на ощупь, но мне совсем не хотелось ее трогать. Было в ней что-то такое… неприятное.
Более того: отвратительное. Предельно чуждое. И не один я так думал. И вовсе не один я морщился, борясь с желанием немедля зажать нос, а то и потребовать противогаз. Однако запаха не было: обоняние лгало. Стоило отвернуться – и тошнотное наваждение исчезало.
Вблизи сходство объекта с холмом не казалось столь очевидным – его края поднимались отвесно на пятнадцать-двадцать метров и лишь выше начинали плавно заваливаться к центру, образуя идеально симметричный низкий купол. Бывают такие геологические формации, но не среди северокавказских лакколитов.
А еще ЭТО напоминало плотную круглую медузу, выброшенную волной на берег, расплющенную тяготением, растекшуюся в выпуклую цветную линзу, ждущую лишь яркого солнца, чтобы в считаные минуты растаять без следа. Только ЭТА «медуза» таять не собиралась.