А Кира ничего не сказала о девочке снизу.
– Смотри, они строят для меня красильню!
Был полдень. Кира показала на площадку между Зданием и опушкой леса. Томас подошел к окну и посмотрел. Рабочие возводили сооружение, в котором Кира опознала сарай; под крышей уже пустили длинные балки, на которых будут сушиться пряжа и нити.
– Аннабелла и мечтать о таком не могла, – вздохнула Кира. – Мне ее уже не хватает.
Все произошло так быстро. Она только узнала о неожиданной смерти Аннабеллы, и сразу же началось строительство новой красильни.
– Что это? – спросил Томас и показал рукой. Сбоку от сарая работники копали неглубокую яму. Рядом устанавливали треногу для подвешивания котлов.
– Здесь будет очаг. Красящий раствор должен кипеть, а для этого нужен хороший огонь. Ох, Томас, – Кира отвернулась от окна, – я никогда не вспомню, как все это делать.
– Вспомнишь. Я же записал все, что ты мне говорила. Смотри! Что это они там несут?
Она снова взглянула в окно: работники складывали возле сарая пучки сухих трав.
– Должно быть, это красители из хижины Аннабеллы. Так что я смогу начать прямо сейчас. Думаю, их названия я помню, если, конечно, они не перемешали пучки.
Один из рабочих нес котел и корчил гримасы отвращения. Кира усмехнулась:
– Наверняка протрава. Пахнет чудовищно.
Аннабелла называла его «нужником», но Кира не хотела при Томасе произносить это слово. Протрава играла крайне важную роль в приготовлении красителей.
Рабочие начали носить котлы, растения и инструменты еще с раннего утра, пока Джемисон все еще сидел в комнате Киры, рассказывая ей о событиях предыдущего дня. Он объяснил, что старики часто умирают внезапно. Был сонный дождливый день, Аннабелла заснула и не проснулась. Вот и все. Никаких загадок.
Джемисон подчеркнул: возможно, она знала, что выполнила свою работу – обучила Киру. Он сказал, что иногда смерть бывает такой: человек тихо уходит, выполнив свое предназначение.
– И не придется сжигать ее хижину, – добавил он, – потому что она не болела. Однажды, когда закончишь свою работу здесь, ты сможешь поселиться в доме Аннабеллы, если захочешь.
Кира согласно кивнула. А потом вспомнила, что душа старой женщины все еще оставалась в теле.
– Ей нужен наблюдатель, – сказала Кира Джемисону. – Можно мне посидеть с ней? Я уже сидела с мамой.
Но Джемисон не разрешил. Времени мало. Грядет Собрание. Нельзя терять на это четыре дня. Кире надо работать над мантией; с телом старой красильщицы посидят другие.
Значит, Кире предстояло оплакивать Аннабеллу в одиночестве.
Когда Джемисон ушел, она еще некоторое время сидела и думала о том, какую одинокую жизнь выбрала себе Аннабелла, как оторвана она была от поселка. И вдруг Кире пришло в голову: «А кто же нашел ее, когда она умерла? Откуда они знали, что надо ее проведать?»
– Томас, иди сюда. Мне нужно кое-что тебе сказать.
Ее друг неохотно подошел к столу, за которым она сидела; по лицу его было видно, что он хотел еще понаблюдать за строительством. «Мальчики все одинаковые, – подумала Кира. – Охота да стройка, больше их ничего не интересует. Если бы Мэтт был здесь, он бы уже путался у всех под ногами».
– Этим утром… – начала она. Затем увидела, что он все еще тянется к окну. – Томас! Слушай же!
Он улыбнулся и повернулся к ней.
– Я ходила к комнате внизу, к той, где плачет девочка.
– И поет.
– Да, и поет.
– Ее зовут Джо, если верить Мэтту, – сказал Томас. – Вот видишь, я слушаю. Зачем ты пошла туда?
– Я искала Джемисона, – объяснила Кира, – и оказалась на том этаже. И тогда я подошла к двери и решила заглянуть, чтобы убедиться, что с девочкой все в порядке. Но дверь была закрыта!
Томас кивнул. Его это не впечатлило.
– Но мою-то дверь никто никогда не запирал! – воскликнула она.
– Да, потому что ты появилась здесь уже большой, двусложной. А я – маленьким. Меня тогда звали Том. И мою дверь запирали.
– То есть тебя держали взаперти?
Он нахмурился, вспоминая.
– Не совсем. Наверное, это делали для безопасности. И чтобы я не отвлекался. Я был маленький и не хотел работать, – он улыбнулся. – Кажется, я был похож на Мэтта. Любил играть.
– А с тобой обращались грубо? – Кира вспомнила, каким голосом Джемисон разговаривал с девочкой.
Он подумал.
– Строго, – сказал он наконец.
– Но, Томас, эта девочка снизу… как ее… Джо. Она плакала. Говорила, что хочет увидеть маму.
– Мэтт же сказал, что ее мать умерла.
– Но она-то, похоже, об этом не знает.
Томас стал вспоминать, как поступили с ним.
– Кажется, мне не сразу рассказали о моих родителях. Помню, как кто-то привел меня сюда и показал, где что находится и как тут все устроено…
– Ванную и горячую воду, – сказала Кира с усмешкой.
– Да, и все инструменты. Я уже был резчиком. К тому моменту я уже давно резал по дереву…
– …как и я давно вышивала. И как Джо…
– Да, – сказал Томас. – Мэтт говорил, что она уже давно поет.
В задумчивости Кира разглаживала складки на юбке.
– То есть все мы, – проговорила она медленно, – уже были… не знаю, как сказать.
– Художниками? – предположил Томас. – Это подходящее слово. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь произносил его, но я встречал его в некоторых книгах. Оно означает, как бы это сказать, человека, который способен сделать что-то красивое. Подходит это слово?
– Да, наверное. Девочка поет, и это красиво.
– Когда не плачет.
– То есть мы все художники, мы все стали сиротами и нас всех привели сюда. Интересно зачем. И есть кое-что еще. Странное.
Томас слушал.
– Этим утром я говорила с Марленой, знакомой из ткацкой артели. Она живет в Фене и помнит Джо, хотя забыла ее имя. Она помнит, что у них была поющая девочка.
– Все бы в Фене запомнили такую девочку.
Кира согласно кивнула.
– Она сказала – как же она выразилась? – Кира попыталась вспомнить слова Марлены. – Она сказала, что у девочки много «знаний всяких».
– Знаний всяких?
– Так она и сказала.
– Что это значит?
– Она сказала, что девочка как будто знала о вещах, которые еще не случились. Что жители Фена считают это волшебством. Она выглядела немного испуганной, когда рассказывала об этом. И знаешь, Томас…