– Я только что нанес прощальный визит вашему батюшке, – начал он, – и не преминул, конечно, лично откланяться вам.
– Вы скоро уезжаете? – спросила Гедвига.
– Послезавтра.
– Эдмунд как-то говорил мне, что вскоре предстоит ваш отъезд. Ему очень будет недоставать вас.
– Мне также, но жизнь не спрашивает о наших чувствах, когда требует разлуки.
Эта фраза должна была быть шутливой, но была произнесена достаточно грустно; в то же время взгляд молодого человека скользнул по Гедвиге, слегка опиравшейся на деревянные перила. Озабоченность Рюстова была, пожалуй, слишком преувеличена: его дочь была такой же розовой и цветущей, такой же прелестной, как и раньше; в ее внешности ничто не изменилось, и все-таки она была совсем другая, чем та задорная, изменчивая фея, которая некогда, искрясь весельем и жизнерадостностью, появилась среди снежной бури. Выросший на солнце цветок, на который вдруг упала тень, также остается неизменным; у него те же формы и краски, тот же запах, но солнечный блеск пропал. Такая же тень лежала теперь на лице счастливой невесты графа Эттерсберга, а в глазах было какое-то особенное влажное сияние, словно они познакомились с чем-то, что доселе было чуждо им, – со слезами.
– Следовательно, разлука все-таки тяжела для вас? – продолжала разговор Гедвига.
– Конечно! В столице я очень часто буду вспоминать Эдмунда и… горы.
– А Эттерсберг нет?
– Нет!
Это было произнесено Освальдом так твердо и решительно, что Гедвига изумленно взглянула на него.
– Простите! – произнес он. – Я забыл, что Эттерсберг вскоре будет родным для вас. Мои слова касаются только отношений, делавших мое пребывание там мучительным и давно уже известных вам.
– Но ведь все уже уладилось. Семья уже больше не препятствует вашей юридической карьере.
– Да, после того как я потребовал себе свободу действий. А до тех пор сколько было борьбы! Ведь нелегко говорить с моей теткой. Вам это еще придется испытать.
– Мне? – удивленно спросила Гедвига. – Не думаю, чтобы у меня появился повод для разногласий со свекровью.
– Боюсь, что это вас не минует.
Гедвига выпрямилась и гордым и недовольным взглядом смерила своего собеседника, но тот мужественно его выдержал.
– Может быть, с моей стороны вообще неделикатно, что я затрагиваю этот вопрос, и, может быть, вы отвергнете мое вмешательство как непрошеное, но я не могу уехать, не предупредив вас. Тетушка очень часто говорит о том, что после свадьбы хочет покинуть Эттерсберг и поселиться в Шенфельде. Эдмунд постоянно протестует против этого плана, а вы поддерживаете его. Не делайте этого! Наоборот, заставьте его согласиться на уход матери. В Эттерсберге нет места для молодой госпожи, пока старая не уступит ей своего, ведь вместе со старой враждой появится и новое разногласие.
– Я не понимаю вас, – сказала взволнованная Гедвига. – Разногласия? Вражда? Не можете же вы подразумевать старый процесс о Дорнау.
– Не процесс, но то, что дало к нему повод. Вы, вероятно, не знаете, кто поддерживал вашего дедушку в его решении и заставил его, наконец, не признать гражданского брака его дочери. Но ваш батюшка знает и ошибается, полагая, что графиня отказалась от своих предубеждений против подобных брачных союзов. Правда, в первый момент от неожиданности в порыве благодарности своему спасителю и главным образом из чувства любви к своему сыну она согласилась. Чего она не сделает ради него! Но рано или поздно она пожалеет о своей уступчивости, если не делает этого уже теперь, и искупать это будет не Эдмунд, а вы.
Гедвига слушала с возрастающим волнением. То, что ей так ясно и безжалостно открывалось теперь, она в последнее время уже сама чувствовала в обращении к ней графини, правда, как-то смутно и безотчетно для себя.
– До сих пор у меня не было причин жаловаться на будущую свекровь, – промолвила она. – Она всегда была со мной ласкова и любезна.
– И сердечна?
Молодая девушка промолчала.
– Не думайте, пожалуйста, что на мои суждения влияют мои личные отношения к тетке, – продолжал Освальд. – Я, несомненно, не стал бы сеять недоверие, если бы не знал, как может быть опасна безграничная вера. Земля в Эттерсберге горяча, и вам, по крайней мере, необходимо раньше узнать об этом. Ваша матушка также должна была сначала добыть себе счастье борьбой, но зато, по крайней мере, в супруге она имела твердую опору и мужественного защитника. У вас эта борьба начнется только после свадьбы, но она не пощадит вас, потому что вы входите в круг тех предрассудков, из которого вырвалась ваша мать; да, кроме того, найдете ли вы в лице Эдмунда необходимую опору, должно еще показать время. Во всяком случае, лучше всего полагаться лишь на себя. Я прошу вас еще раз: ни в коем случае не соглашайтесь на совместную жизнь со свекровью. Эдмунд должен оставить эту мысль.
Гедвига тихонько покачала головой.
– Это будет трудно, если не невозможно. Он любит свою мать…
– Больше, чем свою невесту?
– Господин фон Эттерсберг! – воскликнула Гедвига.
– Это вас оскорбляет? Конечно, это оскорбительно, но именно поэтому вы должны учиться смотреть правде в глаза. До сих пор вы слишком беззаботно играли любовью Эдмунда и получали взамен только игру да шутки. Все более глубокие его переживания вы предоставляли матери, охотно поддерживавшей это. Эдмунд умеет больше, чем только шутить. Под своей веселой внешностью он скрывает теплые, даже страстные чувства, но их необходимо разбудить, а до сих пор это умела делать только мать. Укрепите за собой то, что принадлежит вам! На вашей стороне еще власть невесты, власть первой юношеской любви; когда этот ореол исчезнет, может быть, будет слишком поздно.
Гедвига слушала молча, опустив голову. Несколько месяцев тому назад подобное предупреждение она сочла бы оскорблением или едко высмеяла бы его. Освальд был прав – она чувствовала это; но почему эти советы были сказаны именно его устами?
– Вы молчите? – спросил Освальд, тщетно ожидавший ответа. – Вы отвергаете мое непрошеное вмешательство?
– Нет, – ответила Гедвига с глубоким вздохом. – Благодарю вас, потому что знаю, что значит такое предупреждение из ваших уст.
– А чего оно мне стоит!.. – невольно вырвалось у Освальда, но он не докончил фразы.
Ласточки перекликались наверху, собираясь стаями к отлету на юг. Они прощались с природой, с людьми, прощались с солнцем, с родиной, со счастьем.
Гедвига первая нарушила тягостное молчание, наступившее вслед за последними словами Освальда.
– Ласточки также хотят покинуть нас, – сказала она, указывая наверх. – Они отлетают.
– И я с ними, – закончил Освальд. – Лишь с той разницей, что я уезжаю навсегда.
– Навсегда? Вы же будете иногда приезжать в Эттерсберг?
– Не думаю, чтобы это было возможно. У меня будет мало времени, да и вообще тому, кто, как я, окончательно порывает со своим кругом, лучше всего держаться от него подальше и полностью окунуться в новую атмосферу. Эдмунд, конечно, не хочет понять этого. Он как раз не знает, что такое обязанности.