– И все-таки он больше думает о вас и вашем будущем, чем вы полагаете, – проронила Гедвига.

Освальд презрительно улыбнулся.

– Пусть он оставит эти заботы! Я не принадлежу к тем, кто берется за то, что им не по силам, и затем на полпути малодушно опускает руки. То, что я начал, я обязательно закончу и таким образом избавлюсь от оков зависимости.

– Неужели эти оковы так тяжко гнетут вас?

– Пригибают к самой земле!

– Вы несправедливы к своим родственникам!

– И неблагодарен, – с вырвавшейся горечью добавил Освальд. – Вы довольно часто слышали это от моей тетки, не правда ли? Со своей точки зрения она, может быть, и права. Мне следовало бы терпеливо играть роль, уготованную судьбой. Но я не могу. Вы не представляете себе, что значит постоянно подчиняться чужой воле, подчиняться в каждом своем чувстве, каждом движении, никогда не сметь прекословить. Я знаю, что мое будущее полно преград и терний, несомненно, что на него я должен положить все силы, но это – мое будущее, моя жизнь, которая принадлежит только мне и не будет больше зависеть от чужих благодеяний. И если я даже и погибну на избранном мной жизненном пути, то у меня все же останется право своего собственного выбора.

Освальд выпрямился и глубоко вздохнул. Казалось, что вместе с прошлым душа молодого человека освобождалась от так долго давившей его тяжести. Он смело смотрел в будущее, и по его лицу было видно, что он был в состоянии бороться со светом и победить в этой борьбе, как бы ни были все враждебно к нему настроены.

Гедвига впервые поняла, что должен был вытерпеть этот гордый, непреклонный характер в тех условиях, которые другим представлялись столь завидными, потому что были неразделимы с блеском эттерсбергского дома.

– А теперь я должен проститься с вами, – снова начал Освальд, и его голос сразу стал едва слышным. – Я ведь приехал проститься.

– Эдмунд ждет вас в декабре, хотя бы на несколько дней, – тихим, прерывающимся голосом сказала Гедвига. – Он надеется, что вы будете присутствовать на нашей свадьбе.

– Я знаю это, а также и то, что он сочтет неделикатным с моей стороны, если я не приеду. Пусть так, я должен примириться с этим.

– Значит, вы не приедете?

– Нет!

Освальд не прибавил ни слова, никакого предлога в оправдание своего отказа, да ему все равно не поверили бы. Только его взгляд остановился на глазах Гедвиги, давая объяснение этому кратко звучавшему «нет». И он был понят – это он видел по ответному взгляду. Как ни больно отзывалась в сердцах обоих горечь разлуки, словами они ее не выразили.

– Тогда прощайте! – Гедвига протянула Освальду руку.

Он нагнулся; горячие, трепещущие уста на миг прижались к судорожно вздрагивавшей руке. Почти сразу же он выпустил руку и отступил назад.

– Не забывайте меня совсем! Прощайте!

Он ушел, и Гедвига осталась одна. Ее руки невольно схватились за кусты, чтобы раздвинуть их и еще раз взглянуть на Освальда, но было слишком поздно – он уже исчез за деревьями. Когда ветви кустарника снова сомкнулись, первые блеклые листья упали на девушку, и она вздрогнула, точно от первого предостережения. Да, наступала осень, хотя все кругом еще было залито солнечным светом. Тот суровый, бурный весенний день был так богат обещаниями со своей незримой могучей жизнью, со своими тысячами таинственных голосов, шептавших со всех сторон. Теперь все звуки затихли; жизнь отцвела и медленно приближалась к угасанию. Повсюду было пусто и тихо.

Гедвига стояла безмолвно, облокотившись о перила беседки; она не плакала, не двигалась; только ее взгляд с бесконечной грустью устремился на горную вершину, а затем поднялся к облакам, где стаями собирались перелетные птицы. Сегодня ласточки не спускались к земле с приветом и с обещанием счастья, как тогда; в недосягаемой вышине они летели в голубую даль, и внизу был слышен их прощальный привет, как последний отзвук с болью произнесенных здесь слов: «Прощайте, прощайте!»

Глава 9

Наступил следующий день, последний, который Освальду предстояло провести в Эттерсберге. Граф Эдмунд еще не вернулся с охоты, но его ждали с часу на час, зато из столицы около полудня прибыл барон Гейдек. Он нашел для себя удобным не присутствовать на праздновании совершеннолетия племянника, соединенном с официальным объявлением его помолвки; лишь теперь, более чем через два месяца, он решился посетить Эттерсберг. Несмотря на то что помолвка племянника состоялась и отменить ее уже было нельзя, у него с сестрой по этому поводу произошел, по-видимому, очень серьезный разговор. Больше часа они оставались на-едине, но упреки Гейдека не привели ни к какому результату, хотя графиня в глубине души уже и сама сожалела о своей «поспешности».

Наконец графиня, явно расстроенная, ушла к себе в комнату. Усевшись за письменным столом, она открыла сейф. Разговор с бароном, должно быть, разбередил или пробудил старые воспоминания, и то, что она вынула из сейфа, было связано с ними. Это был довольно большой, старинной работы медальон, по-видимому, с портретом внутри; он, вероятно, долгие годы лежал нетронутый, так как пожелтел от времени. Графиня открыла медальон и стала внимательно его рассматривать. На ее лице появилось какое-то странное выражение, не свойственное ей. Это были смутные, почти полубессознательные грезы, заставляющие человека забывать настоящее и уносящие в давно прошедшее, где снова просыпаются воспоминания, давно забытые радости и страдания и воскресают образы, долгие годы находившиеся в забвении.

Графиня не замечала времени и вздрогнула наполовину от испуга, наполовину от недовольства, когда вдруг неожиданно открылась дверь. Быстрым движением захлопнув медальон, она прикрыла его рукой и в то же время с недовольством взглянула на того, кто нарушил ее уединение. Это был старый слуга Эбергард. Он был очень взволнован и, не дожидаясь вопросов своей госпожи, прерывающимся голосом начал свой доклад:

– Его сиятельство господин граф только что возвратились.

– Ну так где же он? – спросила графиня, привыкшая, что по возвращении сын прежде всего являлся к ней.

– У себя в комнате, – доложил Эбергард. – Когда подъехал экипаж, господин фон Эттерсберг был случайно внизу на лестнице и проводил господина графа наверх.

Графиня побледнела.

– Проводил наверх? Что это значит? Разве что-нибудь случилось?

– Да, мне кажется, – запинаясь, промолвил старый слуга. – Кучер говорит о несчастном случае на охоте. Ружье господина графа нечаянно разрядилось и ранило его…

Эбергарду не удалось закончить свой доклад, так как графиня с громким криком ужаса откинулась назад, а затем, ничего больше не спрашивая и не слушая, бросилась в покои сына. Старый слуга хотел было поспешить за ней, но в этот момент в салон с другой стороны вошел Освальд.

– Где тетя? – быстро спросил он.

– Вероятно, уже у господина графа, – ответил Эбергард, указывая на открытую дверь. – Графиня очень испугалась, когда я принес им известие о несчастье.