Как, как, как.
Как искать клады с помощью лаврового листа — его надо кипятить в лунной воде, а затем подвешивать на паутину, собранную в равноденствие. Как сварить обычные макароны так, чтобы из них получилась взрывчатка. И даже как прыгать с парашютом без парашюта, то есть вообще, просто так, используя внутренние левитационные возможности...
Когда солнце село, я уже знал столько, сколько мне не нужно было знать. Упырь говорил и говорил, а потом неожиданно замолчал, вспомнил про что-то важное. И удалился, оставив меня в глубоком дистанционном нокауте.
А ночью мне всё это ещё и снилось.
Глава 8
Афрокостромич
В этот раз Вырвиглаз зашёл. Свистеть не стал, проявил деликатность. Я проснулся, а в старом кресле сидит Вырвиглаз.
У меня в доме нет замков — у меня нечего красть, поэтому зайти может любой придурок. Например, Вырвиглаз. Я испугался, что этот гопник уже всё узнал и прибежал первым. Поглумиться, порадоваться, оказать, так сказать, всяческую поддержку.
Но он ничего не узнал; как только я увидел его рожу, так мне сразу так стало хорошо-хорошо. Потому что по физиономии у Вырвиглаза распространялся здоровенный фонарь. Насыщенного фиолетового цвета. Я бы сказал даже по-другому — вся гадкая рожа его представляла один большой синяк. Настоящее произведение искусства, мастер работал.
Ударился? — поинтересовался я.
Баторцы, — одним словом объяснил Вырвиглаз.
Понятно. Вообще-то мы с баторцами нормально
живём. Они далеко — это раз, потом они всё-таки сироты, как-то с ними не прикалывает бодаться, — это два.
Гораздо больше проблем с линейщиками — ну, с теми, кто за железкой живёт. С этими драки постоянно случаются. По разным поводам, а чаще всего просто так, по традиции. Иногда по-крупному дерёмся, но это редко. А с баторцами и вообще всё тихо. Ну, конечно, мелкие конфликты всегда случаются, но это не в счёт. А тут так Вырвиглаза разукрасить...
Ты похож на... Даже не знаю, на кого ты похож.
Жабы... — Вырвиглаз пощупал разбитую рожу. — Как теперь...
Ерунда, — успокоил я его. — Наденешь бандану, наденешь чёрные очки побольше, никто не заметит. Как, кстати, влетел?
Круто, — ответил Вырвиглаз и принялся рассказывать.
Дело было так.
Шёл Вырвиглаз к себе. По улице Тимирязева. Улица эта — самая криволокотная, пыль, песок, живут одни пенсионеры, а половина домов вообще пустует. На перекрёстке с улицей Кирова Вырвиглаз остановился, чтобы попить из колонки. Под той самой берёзой, где повесился Лёнюшка. Тупо, но наш народ почему-то верит, что в этой колонке вода полезная, наверное, потому, что Лёнюшка был хорошим дядькой, только вот алкоголиком. Поэтому каждый, кто тут проходит, пьёт воду.
Вот и Вырвиглаз тоже. Стоял, пил водичку, оздоровлялся. А потом увидел, как со стороны телевышки тянутся баторцы.
Летом всегда так. У нас в городе две школы и одно ПТУ, больше никаких учебных заведений нет. Кто хочет высшее образование получить, тот уезжает, все остальные или работать, или в ПТУ — в «табуретку», на слесаря-табуретчика. У батора лишних денег нет, поэтому всех, кому стукнуло шестнадцать, переправляют в ПТУ. В общагу. И они переносят туда свои вещи по улице Тимирязева, это самый короткий путь.
Баторцев было много, человек тридцать. Такая скучная процессия, она волоклась со стороны телестанции, пыля, обливаясь потом, ругаясь, вызывая у окрестных собак приступы бешенства. Надо бы Вырвиглазу пройти себе дальше, спокойно, никого не трогая, но Вырвиглаз удержаться не смог. Прислонился к самоубийственной берёзе, дождался, пока процессия приблизится, и сказал:
Привет, жабы, в новое болото ползёте?
В обычной обстановке баторцы вряд ли отреагировали бы, но тогда они были усталы и злы. И они немножко Вырвиглаза поколотили. Он пытался спасаться на берёзе, однако берёза не помогла и даже навредила — баторцы метко швырялись камнями. А один швырялся уж очень-очень метко и всё стремился попасть в лицо.
Одним словом, Вырвиглаз был бит.
И, судя по виду, жаждал мести.
Ну и что? — спросил я. — У тебя есть пара килограммов пластита? Взорвём их крольчатник? Или давай так, мы заберёмся к ним на кухню, и ты им в макароны высморкаешься. Или ещё что-нибудь ужасное совершишь! Это будет мощно! Или вот так...
Я сделал серьёзное лицо.
Вот. Сделаем так. Пойдём в лес, там у них в лесу есть кедровая роща... ну, где их дошкольная группа воздушные ванны принимает, фитонцидами дышат. Я буду прикрывать тылы, а ты, значит, выскочишь на поляну со зверскими криками, подбежишь к ним и хорошенько их изобьёшь! Как?
Ты что, издеваешься, что ли? — принялся надуваться Вырвиглаз. —Ты что это?!
Ну да, группа — это чересчур, тут ты прав, надо по-другому. Ты подкараулишь в лесу какого-нибудь сопляка из дошколят, изобьёшь его как следует...
Тебе что, крысы сегодня снились?! — спросил он.
Ладно, Вырвиглаз, я шучу. У тебя, видимо, есть план?
Вырвиглаз промолчал.
Вообще-то у меня сегодня отработка, — сказал я. — И у тебя, кстати, тоже.
Вырвиглаз на секунду задумался.
На пару дней можно и задвинуть, — хрюкнул он. — По уважительным причинам. Все так делают.
Ну, если только...
Тут я вспомнил, что никакой отработки нет, есть суровые трудовые будни на подсеке.
Я вообще-то на подсеку устроился, — сообщил я. — Так что до обеда всё равно не получится.
В рабство записался? — презрительно облизался Вырвиглаз.
Ага, в рабство... Какое рабство? Чего ты порешь? Меня Синицын на коленях умолял...
И тут я вспомнил про Упыря.
Я велел Вырвиглазу идти к колодцу, достать воды и опустить в неё морду — должно помочь. Немного. Вырвиглаз отправился к колодцу, а я подтянул телефон, подкрутился, нашёл в справочнике номер и набрал.
Трубку не брали долго, потом ответили. Сам Упырь.
Да? — сказал он полусонным голосом.
Привет, Денис. Узнал?
Узнал! А я как раз хотел тут тебе позвонить, напомнить, что мы ведь совсем...
Тут дело есть, — я перебил Упыря. — Не хочешь поучаствовать?
Хочу, конечно! — Я даже почувствовал, как Упырь там просиял.
Ну, тогда я тебя записываю. Сразу после рубки дров отправляемся. Ты как?
Хорошо...
Я повесил трубку. День вроде как обещал быть удачным. Хорошо, когда день начинается с разбитой личности Вырвиглаза. Доброе предзнаменование. Вот той весной у Вырвиглаза врос ноготь на ноге, мощно врос, капитально, Вырвиглаз даже ходить не мог. Лежал на койке, стенал, а в больницу по причине трусости не спешил. Отец его как раз пребывал в рейсе, некому Вырвиглаза было вразумить по ушам. И вот он так лежал, лежал, а потом задумал помирать. Созвал своих приятелей, то есть меня, и завещал им всё самое ценное. Разную дрянь, одним словом. Какие-то поцарапанные кассеты и необитаемый террариум.