Что там? — заинтересовался Упырь.
Да ничего там, чушь какая-то...
Там что-то такое... — Упырь поднялся на цыпочки. — Интересное...
Ничего интересного. Там просто какая-то чушь...
Там клоун! — выглядел Упырь совершенно счастливо. — Там клоун! Я обожаю клоунов!
Он побежал на звук колокольчика. Баран.
Я постоял некоторое время, а потом тоже потянулся к колокольчику. Лучше уж я буду там, чем тут.
Вокруг всей этой суматохи скопился народ, даже взрослые подтянулись, так что маленькая толпа образовалась. Я осторожно протиснулся сквозь.
Клоун был как клоун. Белое лицо с синими разводами, красные брови, красный нос, рыжий парик, сделанный из игрушечного льва, я-то знаю. Зелёный комбинезон, перекрашенный из комбинезона механика. Розовые ботинки с дурацкими бонбонами.
—А давайте теперь в паровозик! — дебильным голосом прочирикал клоун. — Чур, я первый!
Ура!!! — вопили дети и выстраивались в паровозик.
Они топали по кругу, пыхтели, завывали, клоун лупил их надувным молотком и раздавал карамельки.
И Упырь. Тоже там был, тоже в паровозике. Пыхтел, руками двигал, как поршнями, смотреть тошнило.
Иди сюда! — крикнул он мне.
Я сделал шаг назад. Упырь отцепился от паровозика и, приплясывая, подбежал ко мне:
Пойдём, это здорово!
Но я отдёрнул руку. Клоун продолжал веселуху. Посыпались конфетти, серпантины и какой-то разноцветный рис, всё это крутилось и вертелось в безбашенном хороводе.
Пойдём, это здорово!
Не хочу!
Откуда-то неожиданно вынырнул Вырвиглаз, его только не хватало. Он поглядел на клоуна, поглядел на меня, ухмыльнулся.
Твоя мамашка? — Вырвиглаз ткнул меня в бок.
Я сделал вид, что не заметил.
Мамашка твоя? — уже громче спросил Вырвиглаз.
Я промолчал. Вырвиглаз идиотски рассмеялся.
Твоя мама клоуном работает? — с интересом спросил Упырь. — А ты и не рассказывал! Это здорово! А я всегда в детстве хотел, чтобы у меня на дне рождения были клоуны! Только почему-то всё время не получалось...
Классно скачет, — прокомментировал Вырвиглаз. — Смешно.
Клоун подпрыгивал между ребятами, нёс какую-то пургу про Бармалея, дул в какую-то гуделку.
А я и не знал, что твоя матуха — клоун! — уже совсем громко сказал Вырвиглаз. — То-то я смотрю, что ты тоже такой клоун!
Я молчал.
Мать прыгала и кривлялась. Не знаю, видела ли она меня.
У меня ласты есть зелёные, могу предложить, — заржал Вырвиглаз. — Классно к костюмчику пойдёт!
Так это твоя мама? — тихо спросил Упырь.
Я молчал.
Глава 22
Слащёв и Ко
Воскресенье получилось коротким.
С утра заявился отец. Выглядел он вполне здорово. Закончил возню с дровами и объявил, что сегодня наше дружное семейство предпримет поездку на картошку, совмещённую с пикником. Мне не хотелось ехать ни на какую картошку, но ещё меньше мне хотелось видеть Упыря. И я решил, лучше на картошку.
Картошка разрослась хорошая, а пикник удался ниже среднего. Папаша чересчур рьяно взялся за шашлык. Шашлык делать он не умел, мясо горело, а то, что не горело, получалось сырым. К тому же они не купили нормального мяса, ни баранины, ни свинины, — купили окорочка, замариновали их и принялись жарить. Всем известно, что из окорочков получаются дрянные шашлыки. Невкусные. Зачем вообще было затевать всю эту семейную идиллию?
Освободился я только после обеда, даже ближе к вечеру.
И сразу отправился к музею.
Музей уже не работал, на информационном стенде висело объявление. Экспедиция должна была состояться в следующую субботу.
В следующую, совсем скоро. А потом они ещё поедут к курганам. В августе. Будут искать золото скифов и купаться в море. В глубоком Чёрном море, — говорят, оно пахнет сильнее всех остальных морей.
Но в объявлении про это ничего не говорилось. Зато там имелась специальная графа, поле для вписывания фамилий желающих, зудящих метеорито-исканием, и успели вписаться уже семь человек. Катька Родионова была, само собой, первой.
Я хотел что-нибудь нехорошее сделать, приписать к её фамилии что-нибудь дурацкое. Чтобы получилось такое, к примеру: Родионова-Кадык или Родионова-Сикосьнакось. Но вдруг я подумал, что на самом деле я совершенно этого не желаю.
Мне всё равно.
Я улыбнулся и отправился домой. Остановился возле ларька с мороженым. Купил две штуки, съел на месте, купил ещё две штуки, съел.
Рядом стояли две баторские девчонки.
Я их не знал, но то, что баторские, не сомневался: они в костюмах спортивных были. Девчонки смотрели на меня с интересом, но без удивления, баторцы вообще мало удивлялись, они как спартанцы — не удивляются и не спрашивают. Стояли, рубали шоколадное мороженое по семь пятьдесят в стаканчиках, тоже, кстати, по два стаканчика держали, один — в правой, другой — в левой. И облизывали тоже от каждого — по очереди. Старый приём, чтобы, если ещё кто подвалит, не угощать — вряд ли кто захочет обслюнявленное мороженое. Это как в столовке: чтобы, пока ты бегаешь за компотом, не сожрали котлету, надо на неё плюнуть. Тогда точно никто не покусится. Кроме Вырвиглаза, Вырвиглаз умеет ловко срезать верхнюю заплёванную часть. Он — настоящий баторец. По духу.
Я стоял возле ларька, хрустел, наслаждался воскресеньем. Эти две туберкулёзницы о чём-то своём трещали, сначала я не слушал, а потом, конечно, прислушался.
Опять по доске? — спросила одна.
Ага. Что за дураки? Этой истории про гараж и доску сто лет уже, а они всё равно лезут и лезут, придурки...
Баторки захихикали.
Этот лысый, я его вчера на Дне города видела. Смешной.
Только тогда он был волосатый. Такой волосатый, как хиппарина.
Они опять засмеялись.
Да я тоже видела. Я тогда как раз на тумбочке стояла. А мне вообще стоять надоело, я в нишу залезла и сплю помаленьку. Потом вижу — крадётся по коридору прямо к нашей палате. Я никого вызывать не стала, пусть, думаю, крадётся, наши выдры как проснутся, они ему сделают. А этот волосатик крадётся, крадётся. Подошёл к двери и стал в скважину смотреть. Тупак?
Тупак, — согласилась её подружка. — Как и все другие.
Вот и я говорю. Он смотрел в скважину, смотрел, а потом вообще слушать стал. Не знаю, чего он там выслушал, но вдруг как дерганётся от двери. А морда вся перекривлена, испугался, как белка. И на тую наткнулся. Прямо харей! И всю харю себе расцарапал.
Девчонки захихикали.