– Думаете, все они причастны к этому? – после долгой паузы спросила она.
– Нет, – не задумываясь, отозвался сыщик и лишь после этого понял, что загнал себя в логическую ловушку. – Ладно, возможно, Мэри и не знала. Если бы знала, то из-за всего этого, – он кивнул головой на станки, – не было причин ее убивать. А если она не знала ничего изначально, то как смогла обнаружить? Не отправилась же она сюда на поиски этой комнаты! А узнав, почему не обратилась в полицию? Почему уехала в Лондон? Ее поездка была предпринята довольно поспешно, но все-таки не внезапно. Вполне хватило бы времени, чтобы сперва разобраться с этим делом. – Он покачал головой. – Но стала бы Мэри обрекать свою семью на скандал, крах и тюрьму? Или просто потребовала от них прекратить заниматься этим? Не потому ли ее и убили?
– Если бы я печатала фальшивые деньги, – ответила медсестра, – я бы сказала: «Хорошо, мама» и перенесла станки в другое место. Это было бы безопаснее, чем убивать ее.
Уильям не ответил, но погрузился в размышления.
Становилось все холоднее. Пленники придвинулись друг к другу еще теснее, надеясь таким образом согреться. В сгущающейся тьме, когда каждая уходящая секунда приближала их конец, для каждого из них было некоторым утешением слышать хотя бы слабое дыхание другого.
– Что она говорила тогда, в поезде? – немного погодя спросил Монк.
– В основном рассказывала о прошлом. – Эстер снова мысленно вернулась в тот вечер. – Она в те дни много путешествовала. Знаете, она танцевала на балу в Брюсселе в канун Ватерлоо! – Устремив взгляд в темноту, она говорила очень негромко, что вполне соответствовало их настроению и к тому же позволяло беречь силы. Они сидели так близко, что можно было расслышать и шепот. – Мэри описывала мне все это – краски и музыку, офицеров в красных и синих с золотом мундирах, кавалеристов и артиллеристов, гусаров и драгун – Серых Шотландцев… – Девушка улыбнулась, представив лицо своей пациентки, столь оживившееся при воспоминании о той ночи. – Она рассказывала о Хэмише, о том, как он был элегантен и стремителен и как все дамы в него влюблялись.
– А Гектор тогда был трезв?
– О да! Она и о нем рассказывала. Он всегда был спокойнее, мягче – она этого слова не употребляла, но смысл был такой. И еще она сказала, что воевал он гораздо лучше. – Эстер опять улыбнулась. – Мэри описывала общее веселье, смех над каждой шуткой, танцы до изнеможения, блеск огней, сверкание бриллиантов и свечей. – Она глубоко вздохнула. – И все, по ее словам, понимали, что завтра каждый десятый из них будет убит, а двое или трое искалечены, быть может, на всю жизнь – лишатся рук и ног, ослепнут или бог знает как еще. И все же, что бы они ни думали и ни чувствовали, никто об этом не говорил, и музыка не смолкала ни на минуту. Там был и сам Веллингтон. Это был великий исторический момент. Судьба всей Европы висела на волоске.
Сиделка проглотила комок и попыталась сдержать дрожь в голосе. Она должна быть такой же смелой, как Мэри. Ей и прежде порой грозила смерть, а то и кое-что похуже. А здесь рядом Монк, и хотя они часто ссорились, ругались и даже порой ненавидели друг друга, никто, кроме него, ей сейчас не нужен.
– И еще Мэри сказала, что очень тревожилась за Гектора, но никак этого не показывала, – закончила Лэттерли.
– Вы хотели сказать – за Хэмиша?
– Что? А, ну, да, конечно… Дышать все труднее, правда?
– Да.
– Она рассказывала и о детях, в основном об Уне и Элестере, как они всегда были неразлучны, даже в детстве. – Эстер пересказала то, что смогла вспомнить из рассказа своей подопечной о бурной ночи, когда она нашла их вместе, успокаивающих друг друга.
– Необыкновенная женщина – эта Уна, – мягко заметил Уильям. – Такая сильная, что даже немного страшно.
– Элестер тоже, наверное, человек сильный, иначе он не стал бы казначей-прокуратором. Какая нужна смелость, чтобы прекратить дело Гэлбрейта! Судя по всему, та история была очень шумная, политическая, и все считали, что его будут судить и признают виновным. Наверное, и Мэри тоже.
– Судя по словам той женщины в церкви, Элестер несколько раз принимал решения о прекращении дел… Замерзли?
– Да, но это неважно.
– Хотите взять мое пальто?
– Нет. Тогда вам будет холодно.
– Не спорьте, – сурово приказал сыщик и, сняв пальто, хотел накинуть ей на плечи.
– Закутайте нас обоих. – Девушка подвинулась, чтобы ее друг мог это сделать.
– Оно слишком мало, – возразил тот.
– Ничего…
– Мэри думала, что Гэлбрейта будут судить? Откуда вы знаете?
– Она что-то говорила о встрече с человеком по имени Арчибальд Фрэзер. Как-то поздним вечером он тайно пришел к ним домой. Кажется, ее это встревожило.
– Почему? Кто он такой?
– Свидетель по делу Гэлбрейта.
– Свидетель? – Монк весь напрягся и, повернувшись к Эстер, посмотрел на ее слабо освещенное фонарем лицо. – Что нужно было свидетелю ночью в доме у Элестера? И Мэри это встревожило?
– Да. Похоже, она расстроилась.
– Потому что понимала, что ему там нечего делать! У Элестера нет нужды встречаться со свидетелями в приватной обстановке. И после этого дело было закрыто?
Мисс Лэттерли уставилась на детектива. Даже в умирающем свете фонаря она смогла прочитать в его глазах ту же мысль, что в эту минуту пронзила ее сознание.
– Взятка? – прошептала она. – Казначей получил деньги – или еще что-то – за то, что не стал возбуждать дело против Гэлбрейта! Этого Мэри и боялась…
– Только ли в тот раз? – медленно проговорил Монк. – Или неоднократно? Женщина в церкви упоминала несколько внезапно прекращенных дел. В чем же причина? Наш казначей настолько смел, чтобы вопреки всеобщим ожиданиям прекратить плохо обоснованное дело, не считаясь с общественным мнением? Или же он – продажный тип, получающий мзду деньгами либо чем-то иным за то, что избавляет от суда тех, кто может и должен получить по заслугам?
– Даже если бы мы знали ответ, – подхватила его собеседница еле слышно, – возникает другой вопрос: знала ли об этом Мэри или только опасалась такой возможности? И беспокоило ли это Элестера?
Несколько минут Уильям молчал, отвернувшись к стене. Они сидели рядом, и Эстер прикрыла подолом юбки его вытянутые ноги, чтобы им обоим было немного теплее. Фонарь почти потух, и углы комнаты совсем потонули во мраке. Воздух становился все более спертым.
– Значит, это не Кеннет и не Байярд, – наконец прошептала Эстер. – И, может быть, даже не Квинлен со своими фальшивыми деньгами. Скорее всего, Мэри о них и не знала.
– Проклятье! – сквозь зубы процедил детектив. – Будь проклят Элестер Фэррелайн!
Те же гнев и ярость кипели и в душе Лэттерли, но еще сильнее было переполнявшее ее желание разделить с ним чувства, испытанные ею в последние месяцы, – весь груз страданий, разочарования, страха, первых проблесков понимания, горячего стремления узнать правду и недовольства собой.