– Возможно, – не слишком уверенно согласился Генри, кладя локти на ручки кресла и складывая пальцы домиком. – Но я вполне допускаю, что именно тогда что-то подтолкнуло преступников. Человека не убивают лишь потому, что подвернулась хорошая возможность.
Оливер выпрямился. В нем наконец шевельнулась интуиция.
– У тебя есть какие-то соображения? – посмотрел он отцу в глаза.
– Стоило бы выяснить, что произошло дня за три-четыре до отъезда миссис Фэррелайн в Лондон, – проговорил тот. – Бывает, что мечту об убийстве вынашивают много лет и совершают в благоприятный момент. Но его может подтолкнуть и какое-то недавнее событие.
– Разумеется, может, – согласился младший Рэтбоун, отходя от стола. – Спасибо, отец. Наконец-то у нас появилось новое направление для поисков! Если только Монк уже не проработал его и не счел тупиковым. Но он ничего об этом не говорил.
– Вы уверены, что не можете повидать Эстер? – быстро спросила леди Дэвьет.
– Уверен, – вздохнул адвокат. – Но я, конечно, буду на суде, и, возможно, там мне разрешат несколько минут свидания.
– Прошу вас… – Дама была очень бледна. Внезапно все те чувства, которые они с таким трудом заглушали деловой суетой, усилиями воли и разума, ворвались в тишину этой теплой чужой комнаты с безликой мебелью и запахом натертого пола.
Оливер перевел взгляд с Калландры на отца. Они вполне понимали друг друга. Их связывали общий страх, общие привязанности и общее ощущение утраты. Беспомощность их была столь очевидна, что слова оказались ненужными.
– Конечно, я скажу ей, – мягко проговорил юрист. – Но она все знает и так.
– Спасибо, – отозвалась Дэвьет.
Генри молча кивнул.
Утро в день суда было пронзительно-холодным и грозилось дождем. Оливер Рэтбоун быстро прошел от гостиницы, где он поселился, до Принсес-стрит, а затем, поднявшись к Замку и миновав Бэнк-стрит, резко свернул налево, к Хай-стрит. Почти тотчас он оказался перед огромным собором Святого Эгидия, отделявшим его от Парламентской площади, на противоположной стороне которой располагались здание Парламента, пустующее со времен заключения Унии, и Дворец юстиции.
Адвокат пересек площадь. Никто здесь не знал его в лицо. Рэтбоун прошел мимо продавцов газет, выкрикивавших не только сегодняшние новости, но оповещавших обо всех скандальных материалах ближайших выпусков: «Убийца Мэри Фэррелайн под судом! Все подробности этого дела! Спешите узнать то, что известно лишь немногим! Невероятные истории всего за один пенни!»
Оливер торопливо миновал их. Сколько раз прежде он слышал подобные выкрики! Но когда речь шла просто о его клиенте, это не было столь мучительно. Он всегда бывал готов к ним и пропускал мимо ушей. Когда же дело коснулось Эстер, оказалось, что они по-настоящему ранят.
Юрист поднялся по ступеням, и здесь, в толпе облаченных в черные мантии коллег, оставаясь незнакомцем. Ощущение было весьма необычным. Он привык к популярности, к проявлениям особого уважения, к вниманию со стороны молодежи, перешептывающейся о его прежних победах и мечтающей когда-нибудь сравняться с ним в известности.
Здесь же он был всего лишь одним из зрителей, пусть даже и тех, кому позволено сидеть в первых рядах и время от времени обмениваться замечаниями с защит-ником.
Оливер уже обратился с ходатайством и получил разрешение на краткое свидание с Эстер до начала заседания суда. Его продолжительность была точно оговорена. Он мог рассчитывать ровно на две минуты.
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – чопорно поприветствовал его клерк. – Пройдите, пожалуйста, сюда, и я узнаю, можете ли вы переговорить с обвиняемой. – И, не дожидаясь согласия адвоката, он повернулся и направился по узкой крутой лестнице к камерам, где содержали узников до суда или сразу после его завершения, перед отправкой в места более длительного заключения.
В маленькой камере он увидел стоящую бледную мисс Лэттерли. На ней было все то же строгое серо-голубое платье, какое она обычно надевала для работы. Держалась девушка строго. Пережитое сказалось на ее здоровье. Полной она никогда не была, но теперь похудела еще больше. Плечи ее выглядели хрупкими и сгорбленными, а щеки и глаза запали. Рэтбоуну пришло в голову, что такой она, наверное, была в самые трудные дни войны: голодной, замерзшей, изнуренной работой, терзаемой страхом и жалостью…
На какую-то долю секунды в глазах обвиняемой вспыхнула надежда, и тут же ее лицо приняло прежнее выражение. Сейчас рассчитывать на избавление не приходилось, и ее огорчило, что посетитель мог заметить ее дурацкий порыв.
– Д-доброе утро, Оливер, – почти спокойно произнесла медсестра.
Сколько раз еще будет у него возможность разговаривать с ней наедине? А затем их могут разлучить навеки! Рэтбоуну так много нужно было сказать ей: как она дорога ему, как невыносимо для него потерять ее, какое место принадлежит ей в его жизни – место, которое никогда не займет никто другой. Он не мог бы дать своему чувству точного названия, но был уверен в его искренности и глубине.
– Доброе утро, – отозвался юрист. – Я виделся с мистером Аргайлом, и он произвел на меня прекрасное впечатление. Уверен, что он не посрамит своей репутации. Мы вполне можем положиться на него. – Как казенно это прозвучало и как далеко от того, что он в действительности чувствовал!
– Вы думаете? – спросила Эстер, глядя ему в глаза.
– Да. Полагаю, он дал вам все необходимые советы насчет вашего поведения и насчет того, как следует отвечать ему и мистеру Гильфетеру? – Пожалуй, лучше говорить только о делах. Это отвлечет ее от переживаний, решил адвокат.
Девушка с усилием улыбнулась:
– О да… Но я и так это знала, поскольку не раз видела ваши судебные процессы. Я должна отвечать только на вопросы, говорить четко и почтительно, не глядя ни на кого слишком пристально…
– Он так сказал?
– Нет… Но вы бы на его месте сказали, не правда ли?
По лицу Оливера пробежала слабая, почти страдальческая улыбка:
– Вам – сказал бы. Мужчины не любят, когда женщина держится чересчур уверенно.
– Знаю.
– Да… – Адвокат ощутил комок в горле. – Конечно, знаете.
– Не беспокойтесь. Я буду вести себя очень кротко, – заверила его Эстер. – Он еще объяснил мне, каких показаний можно ждать от свидетелей и что толпа будет настроена враждебно. – Она судорожно вздохнула. – Я к этому готова, но думать, что они уже признали меня виновной, очень неприятно.
– Они изменят свое мнение! – воскликнул Рэтбоун. – Они еще не слышали ваших показаний, не знают позиции обвинителя…
– Я… – начала было Лэттерли, но договорить ей не удалось. Раздался стук, дверь распахнулась, и появился надзиратель:
– Простите, сэр, но вам нужно уходить. Меня послали за заключенной.
Время их свидания истекло. Оливер бросил последний взгляд на Эстер, с усилием улыбнулся и, подчиняясь приказу, вышел.