– И что же он посоветовал вам сделать?
– Прежде всего, конечно, еще раз как следует поискать, перебрав все вещи. Но брошки там явно не было.
– Так. Теперь мы знаем, что она была у мисс Лэттерли. Это неоспоримо. Что было дальше?
– Так вот, Коннел, то есть мистер Мердок, решил, что ее украли, и он… – Гризельда всхлипнула, и понадобилось некоторое время, прежде чем она взяла себя в руки. Зал ждал в почтительном молчании.
– Да? – ободряюще подсказал ей Гильфетер.
– Он сказал, что необходимо вызвать нашего доктора, чтобы проверить правильность заключения о причине маминой смерти.
– Понятно. И вы так и поступили?
– Да.
– И кого же вы вызвали, миссис Мердок?
– Доктора Орморода с улицы Слингсби.
– Понятно. Благодарю вас. – С обезоруживающей улыбкой обвинитель обернулся к своему оппоненту. – Прошу вас, сэр.
– Весьма признателен. – Аргайл отодвинул кресло и встал. – Миссис Мердок…
Гризельда настороженно взглянула на него, заранее уверенная в его откровенной недоброжелательности:
– Да, сэр?
– У меня вопрос об одежде и вещах вашей матери. Я понял так, что вы распаковали их сами, не поручая это горничной? Полагаю, у вас есть горничная?
– Конечно, есть!
– Однако на этот раз, вероятно, вследствие трагических обстоятельств, вы решили распаковать вещи самостоятельно?
– Да.
– Почему?
По залу пробежал неодобрительный гул.
– П-почему? – Молодая женщина пришла в замешательство. – Я не понимаю.
– Ну да, миссис Мердок, – мрачно подтвердил Джеймс, сохраняя спокойствие под взорами всех присутствующих. – Почему вы распаковали багаж вашей матери?
– Я… Мне не хотелось, чтобы это делала горничная, – сдавленно проговорила Гризельда. – У нее… Ей… – Она умолкла, сознавая, что теряет сочувствие зала.
– Нет, мадам, вы меня не поняли, – очень внятно проговорил адвокат. – Я не спрашиваю, почему вы не поручили это горничной. Это всем нам вполне понятно, и каждый из нас на вашем месте, вероятно, испытывал бы те же чувства. Я имел в виду, почему вы вообще решили их распаковать. Почему не оставили их в удобном для отправления обратно в Эдинбург виде? Ведь было трагически ясно, что они ей в Лондоне уже не понадобятся!
– О! – На бледных щеках миссис Мердок вспыхнули пунцовые пятна.
– Странно, что вы распаковывали их с такой тщательностью в тот момент, когда это было совершенно бессмысленно! Я бы на вашем месте не стал этого делать, а оставил их уложенными, готовыми к отправке. – Теперь голос Аргайла напоминал урчание отдаленного грома, но каждое его слово звучало предельно четко. – Конечно, если бы не искал в них чего-то.
Гризельда молчала, но теперь ее беспокойство было слишком явным.
Подавшись вперед, Джеймс продолжал с чуть меньшим напором:
– Миссис Мердок, была ли среди перечисленных в списке вещей алмазная брошь?
– Алмазная брошь? Нет. Нет, алмазной броши там не было.
– Вы уверены?
– Да, со… совершенно уверена. Только брошь с серым жемчугом, а еще ожерелье из топазов и аметистов. А пропала только жемчужная брошь.
– Этот список у вас сохранился, миссис Мердок?
– Нет… Не знаю. Я… я не помню, что с ним стало. – Свидетельница сглотнула. – И какая разница?.. Вы же знаете, что брошь была у мисс Лэттерли. Ее нашли среди ее вещей.
– Нет, миссис Мердок, – поправил ее Аргайл. – Это неправда. Полиция обнаружила ее в доме леди Калландры Дэвьет, которой мисс Лэттерли, найдя брошь, передала ее с целью возвратить в Эдинбург. Она сообщила об этом своему поверенному, прося его совета.
Теперь Гризельда выглядела смущенной и явно встревоженной:
– Этого я не знала. Мне известно лишь, что брошь исчезла из маминого багажа и оказалась у мисс Лэттерли. Не понимаю, что еще вам от меня нужно!
– Мне от вас ничего не нужно, мадам. Вы любезно ответили на мои вопросы, причем с большой откровенностью. – Сарказм в словах юриста звучал едва заметно, но сомнение уже было посеяно. Этого достаточно. Теперь каждый наверняка задумается, с чего это Гризельда копалась в вещах своей матери, и многим покажется, что ответ им известен, причем весьма для нее нелестный. В солидарности семейства появилась первая трещина, и впервые возникло недоверие или подозрение, что здесь не обошлось без корысти.
Аргайл с удовлетворенным видом опустился на мест-о.
Сидевший позади него Рэтбоун чувствовал себя так, словно огонь их противников был наконец встречен ответным залпом. Джеймс попал в цель, но нанесенные им раны были неопасны, что прекрасно понимал и Гильфетер. Однако толпа увидела кровь, и в воздухе вновь запахло порохом.
К концу дня для дачи показаний была приглашена горничная Мэри Фэррелайн, тихая грустная женщина, вся в черном и без всяких украшений – даже тех, что позволял траур.
Обвинитель держался с ней очень вежливо:
– Мисс Макдермот, это вы укладывали одежду вашей покойной хозяйки перед ее поездкой в Лондон?
– Да, сэр, я, – ответила Нора.
– Был у вас список укладываемых вещей, предназначенный для горничной, которую должна была предоставить вашей хозяйке миссис Мердок?
– Да, сэр. Миссис Макайвор составила его, чтобы мне было легче… Ну и конечно, об этом просила та, другая горничная.
– Понятно. Упоминалась ли в нем алмазная брошь?
– Нет, сэр.
– Вы уверены?
– Да, сэр, могу поклясться.
– Прекрасно. Но брошь необычной формы с серым жемчугом там значилась?
– Да, сэр.
Гильфетер, казалось, колебался.
Оливер напрягся: что, если тот спросит, все ли уложенные ею вещи вернулись вместе с багажом Мэри? Это оправдывало бы поступок Гризельды.
Но обвинитель передумал. Возможно, у него тоже не было полной уверенности, что горничная ничего не взяла. Все это было достаточно уязвимо, а напряженно следящая за развитием событий толпа, жадная до драм и любых преступлений, не простила бы ему проигрыша.
Откинувшись в кресле, Рэтбоун впервые за все время суда улыбнулся. Это промах обвинения. Наконец-то и у него обнаружились слабые места!
– Мисс Макдермот, – вновь заговорил Гильфетер, – встречались ли вы с мисс Лэттерли в тот день, когда она приехала в дом на Эйнслай-плейс, чтобы сопровождать миссис Фэррелайн до Лондона?
– Разумеется, сэр. Я показала ей аптечку хозяйки и объяснила, что ей предстоит делать.
Зал вновь замер в ожидании. Трое отвлекшихся было присяжных выпрямились. На галерее кто-то тихонько вскрикнул, но на него тут же зашикали.