Флоренс неприязненно взглянула на Гильфетера, и лицо ее стало жестким.
«Ну же, ну…!» – мысленно умолял Рэтбоун.
– Потому что она – женщина откровенная, и у нее, слава богу, больше смелости, чем такта, – резко ответила свидетельница. – Ей не понравились порядки в больнице, и она отказалась выполнять распоряжения людей, смысливших в медицине гораздо меньше, чем она, но слишком высокомерных, чтобы выслушивать замечания от подчиненных. Если это и неправильно, то по крайней мере честно.
Присяжные заулыбались. В публике какой-то мужчина одобрительно захлопал, и снова наступила тишина.
– И весьма решительно, – сделав шаг вперед, добавил Гильфетер. – Даже, пожалуй, самоуверенно. Разве не так, мисс Найтингейл?
– На мой взгляд, нет.
– А по-моему, так! Самоуверенно и непростительно дерзко. Нельзя чересчур переоценивать себя, ставя собственное мнение выше суждений людей, получивших специальное образование, разбирающихся в своем деле – том самом деле, которому она сама никогда не училась, а лишь постигала на опыте, в обстоятельствах чрезвычайных…
– Мистер Гильфетер, – решительно перебила обвинителя свидетельница, сверкнув глазами и дрожа от негодования. – Вы или пытаетесь разозлить меня, сэр, или слишком наивны для человека вашего возраста и положения! Имеете ли вы хоть малейшее понятие о тех «чрезвычайных обстоятельствах», о которых столь презрительно отзываетесь? Вы прекрасно одеты, сэр. У вас крепкое здоровье. Часто ли вы остаетесь без обеда? Представляете ли вы, что такое голод, когда человек готов глодать крысиные кости?
По залу прошел гул. Зрители подались вперед. Судья вздрогнул.
– Мадам… – запротестовал обвинитель, но Флоренс его не слушала.
– У вас целы руки и ноги, – продолжала она. – А приходилась вам видеть людей с отрезанными ногами? Знаете ли вы, насколько быстро убивает человека гангрена? Вы смогли бы нащупать в кровавом месиве раны артерию и тем самым спасти умирающего? Ваши нервы выдержали бы это? А желудок?
– Мадам!.. – снова попытался перебить ее Гиль-фетер.
– Не сомневаюсь, что вы прекрасный специалист в своем деле, – с напором продолжала дама, не наклонившись при этом к барьеру кафедры, как поступил бы в такой момент кто-либо другой, а стоя очень прямо, с высоко поднятой головой. – Но часто ли вам приходится трудиться день и ночь на протяжении многих дней? Или к вечеру вы непременно возвращаетесь домой, к мягкой постели, теплой и уютной, чтобы до утра наслаждаться спокойным отдыхом? Случалось ли вам лежать на холщовой подстилке, брошенной прямо на землю, когда холод не дает заснуть и в памяти оживает бред умирающих? Слышать вокруг предсмертные хрипы и знать, что то же самое будет и завтра, и послезавтра, и еще много-много дней, а в твоих силах только чуть облегчить их страдания – лишь на самую малость?
В зале стояла мертвая тишина.
– А если вы заболели, сэр, если вас мучит рвота и постоянный понос, и некому подать вам напиться, умыть вас, принести свежей воды, сменить подстилку? – наступала на него мисс Найтингейл. – От души надеюсь, сэр, что о вас есть кому позаботиться, ибо один бог ведает, сколько людей лишено всякой помощи, – потому, что лишь немногие из нас готовы оказать ее и далеко не у каждого хватает на это доброты и сил! Да, Эстер Лэттерли – необыкновенная женщина, взращенная обстоятельствами, которых большинство людей не может и вообразить. Пусть она упряма и иногда самонадеянна, но она способна на поступки, для которых у других не хватит мужества, энергии и любви к ближнему. – Она перевела дыхание. – Прежде чем вы спросите меня об этом, скажу: я допускаю, что она может убить человека, защищая свою жизнь или жизнь доверенного ей пациента. Мне не хотелось бы верить, что она способна совершить убийство из мести, как бы велико ни было причиненное ей зло, но я бы не решилась под присягой заявить, что такого совсем не может быть. – При этих словах женщина наконец подалась вперед, вонзив в Гильфетера горящий взгляд. – Однако я готова присягнуть перед богом, что она никогда не отравит пациента ради ничтожной безделушки, чтобы потом по собственной воле вернуть ее. Если вы способны поверить в это, значит, вы понимаете в людях меньше, чем следует человеку вашего звания, и не имеете права носить его!
Обвинитель открыл было рот, но тут же захлопнул его. Ему нанесли серьезный удар, и он понимал это. Посеяв ветер, он пожинал бурю.
– У меня больше нет вопросов, – мрачно проговорил он. – Благодарю вас, мисс Найтингейл.
Рэтбоун не отрывал глаз от Флоренс.
– Пойдите и помогите ей! – шепнул он Аргайлу.
– Что?
– Поддержите ее! – злобно прошипел он. – Вы только взгляните на нее!
– Но она же… – начал было Джеймс.
– Сильная? Да нет же! Бегите к ней!
Ярость, звучавшая в голосе Оливера, заставила его коллегу вскочить. Он бросился вперед как раз в тот момент, когда свидетельница добралась до нижней ступеньки кафедры, почти теряя сознание.
На галерее зрители в волнении вытянули шеи. Какой-то мужчина поднялся с явным намерением бежать ей на помощь.
– Разрешите, мадам, – проговорил Аргайл, подхватывая даму под руку, чтобы помочь ей. – Мы, кажется, вас утомили.
– Нет, ничего, – возразила она, одновременно так ухватившись за адвоката, что он ощутил немалый вес ее крупного тела. – Просто немного запыхалась. Похоже, я не так сильна, как воображала. – Не спрашивая позволения у суда, Джеймс под неотрывными взглядами затаивших дыхание зрителей проводил ее к выходу и возвратился на свое место, сопровождаемый дружным вздохом почтительного одобрения.
– Благодарю вас, милорд, – вежливо обратился он к судье. – В качестве следующего свидетеля защита вызывает подсудимую, мисс Эстер Лэттерли.
– Уже поздно, – резко возразил судья, и лицо его скривилось от плохо скрываемого гнева. – На сегодня заседание окончено. Вы можете вызвать своего свидетеля и завтра, мистер Аргайл. – И он стукнул молотком по столу так, словно собирался переломить его руко-ятку.
Эстер поднялась по ступеням кафедры и повернулась лицом к суду. Она мало спала в эту ночь, и к тому же короткие минуты забытья были полны кошмаров, поэтому сейчас все происходящее казалось ей нереальным. Она ощущала под руками барьер, деревянные перила которого были до блеска отполированы сжатыми ладонями тысяч прошедших через этот зал людей, но судья с его длинным узким лицом и глубоко посаженными глазами воспринимался ею как продолжение ночного кошмара. В ушах у обвиняемой стоял невнятный гул, бесформенный и бессмысленный. Был ли то говор людей, собравшихся на галерее, или просто кровь стучала у нее в висках, заглушая все прочие звуки?
Вопреки всем данным самой себе обещаниям, Лэттерли бросила взгляд на публику в поисках сурового лощеного лица Монка, но вместо него увидела Генри Рэтбоуна. Тот смотрел прямо на нее, и хотя на таком расстоянии Эстер не могла разглядеть его достаточно отчетливо, ей показалось, что никогда прежде его ясные голубые глаза не были полны такой доброты и тревоги за нее, и это невольно взволновало девушку. Она была знакома с Генри очень мало. Однажды они с Оливером провели несколько минут в его доме на Примроуз-роуд – это был спокойный ужин (подгоревший, поскольку они опоздали) летним вечером в саду, напоенном ароматом жимолости, при свете звезд, мерцавших сквозь ветви яблонь. Это воспоминание было столь живым и сладким, что ей стало невыносимо больно. Лучше бы она не заметила Генри. И все же она не могла отвести от него глаз.