Светило солнце. Лоис сошла с подножки конки у внешних ворот. Ей было девятнадцать, у нее были золотистые волосы и глаза, которые люди из чувства такта старались не называть зелеными. Когда баловни музы видели ее в вагоне конки, то украдкой вытаскивали из карманов карандаши и на оборотах случайных конвертов пытались изобразить профиль, или, точнее, взаимное расположение ее бровей и глаз. Позже, посмотрев на результат своего вдохновения, они обычно разрывали рисунки в клочки, вздыхая и ничего не понимая.
Несмотря на то что Лоис была облачена в щегольской дорожный костюм, она даже не подумала остановиться, чтобы стряхнуть пыль, покрывшую одежду в дороге, и сразу направилась по центральной аллее, бросая любопытные взгляды по сторонам. На ее напряженном лице было написано какое-то смутное ожидание, но это выражение не было ничуть похоже на то знаменитое выражение, которое появляется на лицах девушек, прибывающих на выпускной бал в Принстоне или Нью-Хейвене. Впрочем, поскольку здесь не бывало никаких выпускных балов, никто этого не заметил.
Ее интересовало, как он выглядит и узнает ли она его? На фотографии, висевшей дома над бюро, он был тощим мальчишкой со впалыми щеками, резко очерченным ртом, в плохо подогнанном одеянии послушника – единственном, что указывало на то, что он уже принял решение, как распорядиться своей жизнью. Конечно, тогда ему было только девятнадцать, а сейчас уже – тридцать шесть, и он уже давно не выглядел так; на последних снимках его фигура была шире в плечах, а волосы стали более жидкими, – но ее представление о брате всегда основывалось на впечатлении от того большого фотопортрета. И поэтому ей всегда было его немного жаль. Что это за жизнь для мужчины! Семнадцать лет приготовлений, и все еще даже не священник – и не станет им еще целый год.
Лоис казалось, что все будет слишком официально, если она выпустит инициативу из своих рук. И Лоис собиралась приложить все силы для создания впечатления сошедшей на землю радости, впечатления, которое она могла создать даже тогда, когда ее голова раскалывалась или у ее матери был нервный кризис, и даже тогда, когда она сама находилась в мечтательном, любознательном или отчаянном настроении. Ее брат, без всяких сомнений, нуждался в радости, и он ее получит, хочет он того или нет.
Приближаясь к огромной, ничем не примечательной входной двери, она увидела, что от группы неожиданно отделился один человек и, подобрав полы рясы, устремился к ней. Она отметила, что он улыбался и выглядел просто громадным – и очень надежным. Она остановилась в ожидании, почувствовав, что ее сердце забилось непривычно часто.
– Лоис! – воскликнул он, и через секунду она оказалась в его объятиях. Неожиданно ее бросило в дрожь.
– Лоис! – снова воскликнул он, – как я рад! У меня не хватит слов, Лоис, чтобы рассказать тебе, как я ждал этого дня! Лоис, да ты просто красавица!
У Лоис перехватило дыхание.
В его голосе чувствовалась скрытая вибрирующая энергия и то странное обаяние, которым, как она раньше думала, из всей семьи обладала только она.
– Я тоже очень рада… Кайс!
Она не без удовольствия покраснела, впервые произнеся его имя.
– Лоис, Лоис, Лоис, – ошеломленно повторял он. – Дитя мое, зайдем внутрь на минутку, я хочу представить тебя отцу настоятелю, а затем пойдем гулять. Я должен поговорить с тобой о тысяче вещей.
Его тон стал серьезным:
– Как мама?
Мгновение она смотрела на него, а затем сказала то, что вообще-то не собиралась говорить, приняв решение всячески избегать этой темы:
– О, Кайс, она… она все хуже и хуже, по всем статьям.
Он медленно понимающе кивнул в ответ:
– Нервы, да… расскажешь потом подробнее. А сейчас…
И вот она уже находилась в маленьком классе с большим столом и что-то говорила маленькому веселому седому священнику, задержавшему ее руку в своей на несколько секунд дольше положенного.
– Так вот ты какая, Лоис!
Он сказал это так, будто уже годы знал ее понаслышке.
Он умолял ее присесть.
Появилось еще два энергичных священника, которые поздоровались с ней за руку и обращались к ней как к «сестренке Кайса», и она обнаружила, что это ее совсем не раздражает.
Они выглядели абсолютно уверенными в себе; она ожидала встретить застенчивость или по крайней мере внешнюю сдержанность. Последовало несколько непонятных ей шуток, которые рассмешили всех остальных, и маленький отец настоятель назвал смешливое трио «невежами-отшельниками», что рассмешило и ее, потому что кем-кем, а уж отшельниками они точно не были. У нее сразу возникло впечатление, что все они очень любили Кайса: отец настоятель звал его по имени, а другой священник полуобнимал его за плечо на протяжении всего разговора. Затем все жали ей руку, и она пообещала зайти попозже «на мороженое», и улыбалась, улыбалась, и была почему-то очень рада… и сказала себе, что это было от того, что Кайсу было очень приятно похвастаться ею среди своих.
А затем они с Кайсом шли по тропинке, держась за руки, и он рассказывал ей, какой прекрасный человек отец настоятель.
– Лоис, – вдруг сказал он, – прежде всего я хочу сказать тебе, как много для меня значит твой приезд. Я слышал, как весело живут в миру, и считаю, что с твоей стороны было очень мило заехать к нам.
У Лоис захватило дыхание. К этому она не была готова. Сначала, когда она только обдумывала план поездки в балтиморскую жару, она хотела провести ночь у подруги и затем ненадолго заехать к брату, чувствуя себя при этом сознательно приносящей жертву добродетели, надеясь, что брат не будет ханжески обижен тем, что она никогда не приезжала к нему, но прогулка с ним по тенистой аллее оказалась легкой и удивительно приятной.
– Да, Кайс, – быстро сказала она, – ты знаешь, я просто не смогла ждать ни дня больше. Я видела тебя последний раз, когда мне было пять лет, и, конечно, я ничего не помню – как бы я смогла идти по жизни дальше без того, чтобы хотя бы одним глазком не взглянуть на своего единственного брата?
– Это очень мило с твоей стороны, Лоис, – повторил он.
Лоис смутилась – обаяния ему было не занимать.
– Я хочу, чтобы ты рассказала мне все о себе, – сказал он после короткой паузы. – Конечно, я немного слышал о том, как вы с матерью жили в Европе все эти четырнадцать лет, и мы все очень переживали, Лоис, когда у тебя была пневмония и ты не могла приехать вместе с матерью – да, точно, это было два года назад, – а затем я, конечно, встречал твое имя в газетах, но это все не то. Я совсем не знаю тебя, Лоис.
Она обнаружила, что анализирует его личность, как анализировала личности всех знакомых ей мужчин. Ей стало интересно, не был ли внезапно возникший эффект близости вызван постоянным повторением им ее имени. Он произносил его так, как будто ему нравилось это слово, как будто в его звуках для него содержалось какое-то особое значение.
– Итак, ты училась в школе, – продолжал он.