Дэлиримпл сел.
– Мистер Дэлиримпл, сколько вам лет?
– Двадцать три.
– Вы молоды; но это не означает, что вы глупы. Мистер Дэлиримпл, я не хочу отнимать у вас много времени. Я хочу сделать вам предложение. Пожалуй, начнем сначала: я присматриваюсь к вам давно, еще с Четвертого июля, вы тогда произнесли благодарственную речь на митинге, помните?
Дэлиримпл что-то смущенно забормотал, но Фрейзер махнул рукой, приказывая ему замолчать.
– Эта речь осталась в моей памяти. Вы продемонстрировали, что у вас есть ум, и говорили вы без бумажки, и ваши слова были понятны каждому в той толпе. Уж я-то знаю. С толпой я имею дело вот уже много лет. – Он откашлялся, будто собираясь развить мысль о своем знании толпы, но тут же вернулся к основной теме. – Должен вам сказать, мистер Дэлиримпл, что мне довелось видеть немало молодых людей, начинавших блестяще, но впоследствии сгинувших в никуда, и все благодаря тому, что им не хватило прочности, или же избранные ими идеи оказывались им не по силам, или им не хватило воли, чтобы заставить себя трудиться. Поэтому я решил обождать. Мне хотелось посмотреть, что вы станете делать? Мне хотелось посмотреть, начнете ли вы трудиться, а если начнете, то хватит ли у вас упорства продолжать двигаться к намеченной цели?
Дэлиримпл почувствовал, что на лице у него выступает румянец.
– Итак, – продолжил Фрейзер, – когда Терон Мэйси рассказал мне, что вы устроились в его компанию, я продолжил наблюдать за вами – разумеется, с его помощью. В первый месяц вы заставили меня поволноваться. Он рассказал мне, что вы никак не могли успокоиться, что вы стали считать, что работа недостойна вас, что вы стали заикаться о прибавке…
Дэлиримпл вздрогнул.
– Но затем он рассказал, что вы все же одумались, стали помалкивать и работать. Вот эти-то качества я и ценю в молодых людях! Такой подход ведет к успеху. Не думайте, что я вас не понимаю. Я знаю, как тяжело вам пришлось после всей той глупой лести, которой вас осыпали престарелые бабы. Я знаю, какую борьбу вам пришлось пережить…
Лицо Дэлиримпла стало пунцовым. Он почувствовал себя неопытным юнцом с благородными, как ни странно, порывами.
– Дэлиримпл, вы умны, и у вас есть отличные задатки – вы то, что мне нужно. Я хочу посадить вас в сенат нашего штата.
– Куда?
– В сенат штата. Нам нужен молодой человек – с головой, серьезный, но не бездельник. И если я произнес «сенат штата», то это не значит, что на том все и кончится. Нам тут приходится не сладко, Дэлиримпл. Мы должны привести в политику молодежь: нужна свежая кровь, а в наших партийных списках год от года числятся все те же «старые кони».
Дэлиримпл облизал пересохшие губы:
– Вы выдвинете меня в сенат штата?
– Я посажу тебя в сенат штата!
Выражение лица мистера Фрейзера грозило вот-вот разразиться улыбкой, и Дэлиримпл с легкомысленной радостью подумал, что мог бы пальцами подтянуть вверх уголки этих губ, но движение остановилось, губы замерли, и об улыбке теперь не могло быть и речи. Видневшиеся передние зубы от подбородка отделяла прямая, как гвоздь, линия. Дэлиримпл с трудом снова убедил себя, что перед ним был рот, и ответил, глядя прямо в него.
– Ноя ведь теперь никто, – сказал он. – Моя слава ушла. Людям я надоел.
– Такие вещи – дело техники, – ответил мистер Фрейзер. – Славу воскрешает печатный станок. Подожди – увидишь, о чем будет трубить «Герольд» начиная со следующей недели… Если, конечно, ты с нами… И если ты, – тут его голос зазвучал пожестче, – не будешь уж слишком настаивать на своих идеях о том, как нужно решать вопросы.
– Ни в коем случае, – ответил Дэлиримпл, открыто поглядев ему прямо в глаза. – Поначалу вам придется давать мне множество советов.
– Очень хорошо. Тогда придется позаботиться и о твоей славе. Главное, всегда и во всем держись правильной стороны.
Дэлиримпл вздрогнул, – ему последнее время приходилось часто думать о рубеже, отделяющем правильную сторону от неправильной. В этот момент неожиданно раздался звонок в дверь.
– А вот и Мэйси, – сказал Фрейзер, поднимаясь. – Пойду, открою дверь. Слуги уже легли спать.
И он оставил Дэлиримпла наедине с мечтами. Перед ним неожиданно распахнулась дверь, а за ней был целый мир: сенат штата, сенат страны… Так вот она какая, жизнь – нечестная игра… Игра без правил – и здравый смысл, вот что правит миром! Не нужно больше глупо рисковать, разве что нужда заставит; сила – вот что ценится… Никогда больше совесть или упрек не заставят его провести бессонную ночь; «да будет жизнь его мечом мужества…», но воздаяния не будет; все это чушь, просто чушь.
Сжав кулаки, он вскочил на ноги, чувствуя что-то сродни ликованию победителя.
– Ну как, Брайан? – произнес мистер Мэйси, появившись из-за портьеры.
Оба старика глядели на него, улыбаясь своими полуулыбками.
– Ну же, Брайан? – повторил мистер Мэйси.
Дэлиримпл улыбнулся в ответ:
– А вы как думаете, мистер Мэйси?
И Дэлиримпл задумался: не стала ли причиной его переоценки какая-то телепатическая связь между ними – что-то вроде взаимопонимания без слов…
Мистер Мэйси протянул ему руку:
– Я очень рад, что этот план мы будем осуществлять вместе; в отношении тебя я всегда был «за», а особенно последнее время. Я рад, что мы с тобой будем на одной стороне!
– Благодарю вас, сэр, – просто сказал Дэлиримпл; к его глазам вдруг подступили слезы.
Сегодня ни у кого из тех, кого я знаю, не может возникнуть ни малейшего желания ударить Сэмюэля Мередита. Возможно, это объясняется тем, что для человека за пятьдесят удар враждебного кулака может иметь самые печальные последствия, но я все-таки склонен думать, что это из-за того, что все его заслуживающие удара качества исчезли. Определенно можно сказать, что в различные моменты его жизни эти качества проступали на его лице так же ясно, как и тайное желание поцелуя на губах каждой юной девушки.
Уверен, что каждый знает подобного человека. У многих есть такие знакомые, некоторые даже сумели с такими подружиться – зная, что это именно тот тип, который всегда вызывает бессознательую страстную неприязнь, которая у некоторых выражается в непроизвольном молчаливом сжатии кулаков, у других же в речи сразу начинают проскальзывать невесть откуда берущиеся выражения вроде «дать в ухо» или «залепить с правой». У Сэмюэля Мередита это качество проступало столь явственно, что это повлияло на всю его жизнь.
В чем же было дело? Не во внешности, это точно, потому что он смолоду выглядел довольно привлекательно: широкоплечий, с открытым и дружелюбным взглядом серых глаз. Но я сам слышал, как он рассказывал целой толпе репортеров, жаждавших услышать одну из сказок вроде «…проснулся богатым и знаменитым», что ему неудобно рассказывать им правду, что они ему просто не поверят, что это не одна история, а целых четыре и что публика вряд ли захочет читать о человеке, которого буквально кулаками вогнали в сонм «достойных».