– Угу.
Мазь быстро впитывалась в кожу, блокируя боль, и Дэн сосредоточился на том, как мышцы медленно немели.
– Несколько дней назад я увидела сон…
Ева вдруг запнулась, и щеки у нее порозовели. Она отвела глаза и уставилась куда-то… совсем не туда, куда Дэн хотел бы направить ее взгляд. Стыд навалился с новой силой.
– Он был не первым, да. Много-много раз мне снились вы с Игорем, полутемные комнаты… Это неважно. Магистр пообещал разобраться, но в результате меня три недели продержали в лабораториях на обследовании. Просили настроиться на вас, почувствовать ваши мысли – и никак не желали поверить в то, что в моих снах смысла больше, чем в бреду, навеянном восхождением. Порой мне казалось, это они посходили с ума, даже Гензель! А потом я встретила в резиденции Семена Матвеева…
– Его не упекли в катакомбы? – вырвалось у Дэна.
– Понятия не имею. Может, он вообще был не настоящим, – добавила Ева задумчиво.
– И он рассказал тебе о том, что случилось на складе?
– Нет, – Ева покачала головой. – Он об этом подумал.
– Ты же сенс, – вспомнил Дэн. – Точно! Мысли читаешь.
– Ничего я не читаю! Просто со мной сделался… припадок, наверное. Целая история развернулась перед глазами. А на следующую ночь снова приснились вы с Игорем. На развалинах дома, после магической битвы. Окровавленные и… мертвые. В одном лице, как один человек, как… Я решила, что уже поздно.
– И ты опять отправилась к Магистру.
– Нет, Магистр пришел сам. Забрал меня из лабораторий, рассказал о твоем наказании и выдал пустую печать.
– Лично? – изумился Дэн.
– О том, что я здесь, не знает даже Гензель.
Это не лезло ни в какие ворота. Магистр отправил сюда странную девочку, склонную к галлюцинациям и лунатизму, – Дэн отчетливо помнил, как однажды в Интернате наткнулся на нее, бродящую во сне по гостиному залу. Магистр повелся на россказни о видениях, в которых Гордеев и Лисанский поубивали друг друга. Хуже того: скрыл ее пребывание в доме от остальных членов Ордена. Если бы он действительно поверил Еве, он бы прислал не ее, а целителей, того же Гензеля. Следовательно – не поверил. И тогда в полный рост встает вопрос: что же Магистр опять затевает?
– Странно все это, – пробормотал Дэн. Его вдруг неумолимо стало клонить в сон. – Недоговаривает он что-то… скрывает…
– Неважно, – уверенно произнесла Ева. – Главное, я здесь, чтобы помочь.
Последнее слово прозвучало тихо и как-то… интимно. Дэн успел заметить, как девушка смутилась, и подумать, что она знает нечто недоступное ему.
– Помочь, – пробормотал он, балансируя на зыбкой грани сна и яви. – Ты спасла мне жизнь…
– Еще нет, Денис, – прошептала Ева. – Но когда придет время, я это сделаю.
Говорила ли она что-нибудь еще или нет, Дэн уже не слышал. Сон сморил его – глубокий, черный, спокойный – и без сновидений.
На третий день Ева позволила ему подняться с кровати. Не то чтобы он спрашивал – когда ее не было рядом, потихоньку слезал и ползал по комнате, скрежеща зубами от боли, покрываясь потом, борясь с тошнотой, упрямо не желая опираться на каминную полку или спинку стула и проклиная Лисанского последними словами. Может, Ева и знала о его подвигах – едва ли она не замечала смертельной бледности на его лице. Но запрет подниматься оставался в силе, хотя Дэн и плевал на него с высокой колокольни.
И вот – ура! – после тщательного осмотра Ева серьезно и деловито сообщила, что постельный режим отменяется. Дэн тут же выбрался из кровати, прихватил джинсы и, пошатываясь, направился к двери.
– Если ты в ванную, то я бы не советовала, – отрешенно окликнула девушка, словно и не к нему обращалась.
– Почему?
– Вода может быть холодной.
– Лучше так, чем совсем без воды, – отмахнулся Дэн. – Ты намазала на меня столько всякой дряни, что я похож на черепаху. В панцире.
Про невообразимое амбре, от которого впору было сгореть со стыда, он решил умолчать.
– Тогда не запирай дверь, – попросила Ева, – чтобы я могла войти, если тебе станет плохо.
«Еще чего не хватало», – мрачно размышлял Дэн, закрывая за собой дверь ванной комнаты и мстительно щелкнув задвижкой. Ладно, скрывать от Паламейк было уже нечего, но хоть какие-то представления о приличиях и приватности должны были сохраниться! С чего она решила, будто ей позволено вторгаться в чужое личное пространство?
С этими мыслями Дэн повесил джинсы на крючок, повернулся… и со стоном привалился плечом к стене. Занавесочка в душевой оказалась отведена в сторону, и на полусгнившей деревянной решетке, лежащей на полу, сидел труп с перерезанными венами. Кровь стекала по запястьям и медленно исчезала в дырке слива.
– Ну сколько можно! – разозлился Дэн. – Мефисто, чтоб тебя! Убери это немедленно!
Никто не внял просьбе, только откуда-то сверху, из вентиляционной трубы, послышалось гадкое сиплое хихиканье. Впрочем, оно могло и почудиться.
– Ладно, – проворчал Дэн. – С трупом так с трупом!
Сдернув трусы, он отважно врубил ледяную воду и шагнул в душевую. Кожу обожгло таким лютым холодом, что в первое мгновение даже почернело перед глазами, а сердце едва не разорвалось. Убитый на полу не шевелился, не пытался цапнуть Дэна за ногу или вежливо попросить одолжить мочалку. Это успокаивало. Хотя труп, как и любое привидение, оставался проницаемым, но от него веяло могилой.
Кое-как отмывшись от зелий и пота, до красноты растершись полотенцем, взъерошив волосы и клацая зубами, Дэн натянул джинсы прямо на голое тело. Трусы выстирал и повесил на холодный радиатор – к весне высохнут. Затем вывалился из ванной, чувствуя себя пингвином в Антарктике: нервно переваливаясь с ноги на ногу, ежась и притопывая. Хотелось лишь одного: добраться до кровати и нырнуть под одеяло, чтобы согреться.
Однако не живи как хочется.
Дверь в комнату Лисанского оказалась приоткрыта, и из-за нее доносились голоса: один тихий, невозмутимый, другой манерный и сердитый.
– Осторожнее, ты, полоумная! Мне ребра еще дороги! – проворчал Лис, когда Дэн приблизился к двери и заглянул в комнату через щель.
– Если бы они были тебе дороги, Игорь, ты бы не полез драться, – без тени раздражения возразила Ева.
Она была одета все в ту же приталенную кружевную блузку с закатанными рукавами и расклешенную вельветовую юбку выше колен – похоже, тоже не додумалась захватить из «внешнего мира» одежду на смену. Лисанский развалился на постели, милостиво разрешая ей ощупать свою грудь. Проворные пальцы Евы порхали над ним, время от времени надавливая на кровоподтеки. Волосы спадали через плечо. Лис брезгливо кривил губы и морщился.
– Держи свои домыслы при себе, – буркнул он. – Ясно? Не я первый начал. Спроси у Гордеева.