Не обращая ни на кого внимания, он опустился рядом с ней на колени и коснулся своей пятерней ее затылка, и погладил мокрые после дождя растрепавшиеся косички. Получив от него заряд жизненной силы, Ларисса сразу же затихла, ткнулась ему лицом в колено и всхлипнула.
– Я думала, толстый, ты за мной не придешь. Что ты вот так и оставишь меня.
– Детка, какая же ты у меня глупышка. – Он помог ей приподняться и обнял ее. Сама она пока что не могла стоять даже на коленях.
– Я думала, я только мешаю тебе, я же для тебя обуза. Из-за меня ты разошелся со своей невестой. С этой… Как же ее звали?
– Неважно, как ее звали. Если честно, сам уже не помню. И ты для меня не обуза.
Она висела на нем точно мешок картошки. Но разве девушкам можно такое говорить? Особенно – красивым девушкам?
– Обуза я, обуза! Ты заботишься обо мне. А я мертвая, толстый, я мертвая!
– Ты – красавица! И я люблю тебя, детка!
– Но я умерла там, на Поле Отцов! Зачем ты меня воскресил?
– Ты просто заболела смертью. А я тебя вылечил. Смерть – это просто такая болезнь, детка, просто болезнь. Перед самой Третьей мировой древние научились ее лечить, но не успели довести эту науку до ума. Может, у меня получится?..
Ларисса чуть отстранилась – на это у нее уже хватило сил:
– Откуда ты знаешь про древних? Ну, что они научились?
– Детка, так я же некромант. Я должен все-все-все знать про смерть.
– Не называй меня деткой!
– А ты не называй меня толстым!
Их губы соприкоснулись, и они слились в самом жарком поцелуе, который только может быть. И ничего, что губы у Лариссы были холодными, как лед. Это скоро пройдет. Ведь сердце в ее груди вновь начало стучать. Траст не обманывал ее, она постепенно выздоравливала.
Восьмиколесная боевая машина мчала по пустоши на максимальной скорости.
На кочках срабатывали амортизаторы, так что ход ее был ровным, через реки и болота она переправлялась с ходу, потому что амфибии такие преграды нипочем. Ревели движки, выхлопные трубы выталкивали из себя черный дым.
В отделении управления, вцепившись в эргономичный руль двумя коротенькими ручонками, от пальцев до ключиц истыканными проводами, рыдала карлица Крыця.
Ее родная зона заражения начиналась за хребтами гор, вечно заснеженные пики которых только-только выглянули из-за горизонта.
Топлива должно было хватить.
* * *
Ветер гнал перекати-поле по бетону Поля Отцов. Сухому травяному шарику тут не за что было зацепиться, разве что упереться в тушу Рогача, разлегшуюся рядом с поверженным кораблем спасителей.
Перед смертью Рогач, изогнувшись, вогнал свой яйцеклад себе же в голову, прямо между фасеточных глаз. Его панцирь треснул, от выделяющих яд наростов не осталось и следа… С тех пор тысячи наследников побывали возле его тела. И все они плевали на Рогача, швыряли в него камни, принесенные с собой, обмазывали и обливали его нечистотами, чтобы тем самым выразить всю глубину своей ненависти к нему. Советники призывали не делать этого, ведь, сами того не желая, наследники оскверняли святое место – Поле Отцов. Да и замершей навечно туше Рогача были безразличны все эти низменные, честно говоря, проявления чувств.
А вот к кораблю спасителей мало кто решался подойти. Да и не пускали к нему – советники приказали выставить оцепление и менять его четырежды в сутки. Почему так часто? Да потому что мало кто выдерживал и столько, нервы сдавали даже у видавших виды воинов.
После нападения Рогача корабль выглядел… скажем, неприятно. Внутри него что-то происходило, что-то гудело, и когда гул внезапно смолкал, над Полем Отцом повисала такая гнетущая тишина, что воины в оцеплении непроизвольно начинали слишком громко разговаривать, несмешно шутить и неестественно смеяться. А иногда из корабля раздавался какой-то треск, какой-то хруст и звон, и следом – гулкие удары, от которых корпус вибрировал, и на нем появлялись выпуклости. Тогда все то, что обвивало корпус снаружи, начинало шевелиться, будто под порывами ветра, хотя до этого было ничуть не подвижней гранитного валуна на дне болота.
Отстояв в оцеплении, бойцы просили больше их туда не посылать. Куда угодно – хоть с пустыми руками на скального дракона, только не к кораблю!..
По Минаполису попозли нехорошие слухи. Говорили, что внутрь корабля было отправлено уже пять взводов лучших из лучших парней, вооруженных лучшим оружием, но обратно ни один не вернулся. Со слухами боролись. Распространителей публично пороли. Но…
Шарик перекати-поля оторвало от туши Рогача и швырнуло на корабль спасителей.
Раздался грохот, будто от удара перекати-поля по корпусу внутри корабля что-то сместилось и упало.
Мирча тут же вскинулся, едва не уронив штурмовую винтовку. В оцепление он сам попросился, потому что служба тут была не бей лежачего. Стой себе и стой, а если умеешь спать стоя – а кто из рептилусов этого не умеет? – то лучшего и пожелать нельзя. Продрав глаза, Мирча бросил взгляд направо, потом налево и присвистнул от удивления – рядом никого не было, хотя парни должны стоять в десяти мерах друг от друга, и так вокруг всего корабля. Куда-то все подевались. Куда, спрашивается?..
Позади опять загрохотало. Зевнув, Мирча повернулся на звук – и уставился на корабль. Рот его сам собой раскрылся, оттуда выпала ароматическая жвачка (Мирча терпеть не мог, когда у него плохо пахло изо рта). Не моргая, он уставился на это и попятился. Он закричал, но из глотки вырвалось лишь едва слышное сипение. Споткнувшись обо что-то на совершенно ровной поверхности Поля Отцов, Мирча рухнул назад. Встать даже не попытался. Все так же не моргая и не отрывая взгляда от этого, он на спине пополз прочь от корабля. Над Полем Отцов сверкнуло и загрохотало. Началась обычная гроза, но когда первая капля шлепнулась на лоб Мирче, он вскрикнул от ужаса и обхватил голову руками.
* * *
Двое слуг Древа Жизни что-то пристально раглядывают на полу в коридоре, прорубленном столетия назад в плоти гигантского гриба, и ведут при этом беседу. «Пропал?» – «Да. Плоть хрустела под ним и продавливалась. Следы так и остались. А потом он провалился. Вон там, у поворота» – «Он позвал на помощь, вы уверены?» – «Да». – «Странно». – «Да. Именно поэтому я не сдвинулся с места и запретил выходить в коридор сестрам. Впрочем, крики быстро смолкли». – «Странно. Очень странно». – «Я позволил себе вместо обязательного ежедневного очищения небольшую прогулку по соседним коридорам». – «Вместо? Это нехорошо. Это очень нехорошо». – «В двух соседних коридорах начались подобные изменения структуры». – «Что?» – «Ломкость гриба. Утрата упругости. Неприятный вкус». Оба замолкают. Оба смотрят на следы в полу. «Вы думаете о том же, о чем и я?» – «Такого никогда не было. Это неправильно. Такого не должно быть». – «Нижние ярусы подтапливает. Об этом пока молчат, но Древо больше не справляется с отводом грунтовых вод». – «Это значит…» – «Молчите. Не надо произносить такое вслух». – «Древо было осквернено кровью, и вот последствия».