– Вы видели работы Лилиан?
Он кивнул.
– Они стоят того? Стоят того, чтобы за них бороться?
Он снова кивнул.
Клара удивленно посмотрела на Гамаша, но приняла его суждение.
– Тогда зачем ей было шантажировать Кастонге? Напротив, Кастонге отчаянно нужно было подписать договор с Лилиан. Какая ей нужда ссориться с ним? Его запасы кончились, ему требовались ее картины. Если только он по этой причине и не перешел через край, – сказала Клара, связывая сказанное логической цепочкой.
Она взглянула на Гамаша, но его лицо было непроницаемым. Он внимательно ее слушал, и ничего больше.
– Кастонге знал, что потеряет «Келли», – сказала Клара, осторожно пробираясь через частокол фактов. – После того как он ушел из АА, это стало неизбежно. Единственная его надежда была на то, что он найдет кого-то, кто заменит ему «Келли фудс». Художника. Но не какого попало. Художник ему был нужен гениальный. Чтобы спасти его галерею. Его карьеру. Но ему нужен был художник, которого никто больше не знает. Художник, которого он нашел сам.
Воцарилось молчание. Даже дождь прекратился, наверное, чтобы лучше слышать.
– Лилиан и ее картины спасли бы его, – продолжала Клара. – Но у Лилиан было нечто такое, чего Кастонге никак не ожидал. Она делала то же самое, что всегда делал и он. Она сама заботилась о себе. Она поговорила с Кастонге, но еще встретилась и с месье Маруа, более влиятельным дилером в мире искусства. – Клара посмотрела на Маруа. – И вы приняли ее предложение.
На лице Франсуа Маруа вместо доброжелательной, милой улыбки появилась ухмылка.
– Лилиан Дайсон была взрослой женщиной. У нее не было никаких обязательств перед Андре, – сказал Маруа. – Она была вольна выбирать кого захочет.
– Кастонге видел ее здесь на вечеринке, – продолжила Клара, стараясь не поддаваться страху, который нагнал на нее взгляд Маруа. – Он, вероятно, хотел поговорить с ней наедине. Возможно, вывел ее в наш сад, где никого не было.
Они все представили себе эту картинку. Скрипачи, танцы и смех.
Кастонге видит приехавшую Лилиан, она спускается по Дю-Мулен, где припарковала машину. Он уже выпил несколько порций и спешит ей наперехват. Он торопится скрепить их отношения контрактом, прежде чем она успеет поговорить с кем-то еще из присутствующих. С дилерами, галеристами, кураторами.
Он уводит ее в ближайший сад.
– Возможно, он даже не отдавал себе отчета в том, что это наш сад, – сказала Клара, по-прежнему не сводя взгляда с Гамаша.
И Гамаш по-прежнему сидел с непроницаемым лицом. Только слушал.
Они дышали молчанием. Ощущение было такое, будто мир замер, съежился. В это мгновение, в этом месте. От этих слов.
– И тут Лилиан сказала ему, что подписала договор с Франсуа Маруа.
Клара замолчала, представляя себе ошеломленного галериста. Которому далеко за шестьдесят и который уничтожен. Сломленный пьяница. И вот ему наносят окончательный удар. И что же он делает?
– Она была его последней надеждой, – тихо говорит Клара. – И этой надежды не стало.
– В суде он будет защищаться, ссылаясь на свою ограниченную дееспособность, будет утверждать, что это было причинение смерти по неосторожности, – сказал главный судья Пино. – К тому времени он, вероятно, был уже пьян.
– К какому времени? – спросил Гамаш.
– К тому времени, когда он ее убил, – ответил Тьерри.
– Нет-нет, Андре Кастонге ее не убивал. Это сделал один из присутствующих здесь.
Теперь даже Рут слушала внимательно. Дождь начался снова, капли падали с темного неба, лупили по окнам, вода стекала по старому стеклу. Питер подошел к двери на крыльцо и закрыл ее.
Они оказались в замкнутом пространстве.
Питер вернулся к остальным, и все расположились неровным кругом, поглядывая друг на друга.
– Так, значит, не Кастонге убил Лилиан? – спросила Клара. – Тогда кто же?
Все переглядывались, стараясь надолго не задерживаться друг на друге. Наконец все посмотрели на Гамаша. Который сидел в центре круга.
Подрагивало пламя свечей, и даже сквозь закрытые окна проникали раскаты грома. И вспышки, на короткое мгновение освещавшие темный лес. Потом все снова погружалось в темноту.
Гамаш заговорил тихим голосом. Его едва было слышно за шумом дождя и ворчанием грома.
– Что нас поразило чуть не в первую очередь в этом деле, так это контраст между двумя Лилиан. Между злобной женщиной, которую знали вы. – Он посмотрел на Клару и тут же перевел взгляд на Сюзанну. – И той доброй, счастливой женщиной, которую знали вы.
– Кьяроскуро, – произнес Дени Фортен.
Гамаш кивнул:
– Именно. Темное и светлое. Кем она была на самом деле? Какой была настоящая Лилиан?
– Меняются ли люди? – спросила Мирна.
– Меняются ли люди? – повторил Гамаш. – И превращаются ли когда-либо в свою противоположность? Похоже, нет никаких сомнений в том, что когда-то Лилиан Дайсон была отвратительным человеком, она обижала и унижала любого, кому не повезло оказаться близ нее. Она была человеком ожесточенным и исполненным жалости к себе. Она полагала, что ее ждет манна небесная, а когда оказалось, что это не так, не смогла совладать с этим. На это ушло сорок лет, и в конечном счете она полностью утратила контроль над собой.
– Ударилась о самое дно, – сказала Сюзанна.
– И разбилась, – подхватил Гамаш. – И если мы понимали, что когда-то она дошла до точки, то в равной мере было ясно и то, что она пытается излечиться. Подняться с помощью АА и найти… – он обратился к Сюзанне, – как вы это называете?
Она несколько секунд недоуменно смотрела на него, потом улыбнулась кончиками губ:
– Тихое место под ярким солнцем.
Гамаш задумчиво кивнул:
– Oui. C’est ça. Вот только как его найти?
Старший инспектор переводил взгляд с одного на другого, ненадолго задержался на Бовуаре, у которого был такой вид, будто он сейчас расплачется.
– Единственным способом было бросить пить. Но как я узнал за последние несколько дней, для алкоголиков бросить пить – это только первый шаг на долгом пути. Они должны измениться. Должно измениться их восприятие, их взгляд на жизнь. И они должны расчистить тот кавардак, что оставили за собой. «Алкоголик, подобно торнадо, с ревом проносится по чужим жизням», – процитировал Гамаш. – Лилиан подчеркнула эти слова в своей книге от АА. Она подчеркнула и еще один пассаж: «Разбиваются сердца. Умирает любовь».