Польщенный таким вниманием, Билл в ответ на ее просьбу покатать как-нибудь в скором времени Питера на паровозе благосклонно проговорил, что как следует это обдумает.
Они еще немного поговорили, а потом он вдруг крикнул:
– Два шага назад, приятели! Мы сейчас тронемся!
И поезд понесся дальше. Дети провожали взглядами его хвостовые огни до той самой поры, пока они не исчезли за поворотом, а потом, развернувшись, направились снова в пыльный зал ожидания навстречу радостям рекламной игры.
По их расчетам, от пассажиров, сошедших с отбывшего поезда, на станции к этому времени могли остаться лишь несколько человек, замешкавшихся при сдаче билетов на выходе. Платформа, однако, чернела густым пятном, являвшим собою толпу, которая упиралась в зал ожидания.
– Ой! – с воодушевлением выкрикнул Питер. – Там, наверное, что-то случилось! Бежим скорее!
Ринувшись со всех ног вперед по платформе, они уже вскоре были у цели, но ничего не смогли разглядеть, кроме плотно сгруппировавшихся по краю густой толпы отсыревших спин и локтей. Собравшиеся возбужденно что-то бубнили, из чего было ясно, что Питер прав.
– Да говорю ж, натурально сдвинутый, – произнес, как раз когда подоспели дети, массивный мужчина, похожий на фермера, чье красное, гладко выбритое лицо Питер сумел разглядеть в толпе.
– А если вы спросите мое мнение, то это клиент для полиции, – возразил молодой человек с черным портфелем.
– Скорей для больницы, – сказал еще кто-то в толпе.
Тут послышался голос начальника станции, уверенный и официальный:
– Попрошу разойтись. А этим делом позвольте уж мне заняться.
Толпа не послушалась и продолжала стоять на месте. Вдруг откуда-то спереди донеслась непонятная речь. Невидимый им человек говорил на каком-то совершенно им непонятном иностранном языке. Это был не французский, который они изучали в школе. И не немецкий (тетя Эмма знала его и время от времени с чувством затягивала песню на слова «Лорелеи» Гейне, где было что-то такое про «времена», «грехи» и «сожаления»). И это была не латынь, которой Питера в школе мучили целых четыре семестра.
Несколько утешало их то, что и остальные присутствующие не понимали ни слова.
– И чего это он там бормочет? – тяжело пробасил краснолицый фермер.
– Вроде звучит как французский, – не слишком уверенно отозвался начальник станции. – Я однажды провел целый день в Болонье, – добавил он, явно не видя разницы между французами и итальянцами, которые, собственно, и живут в этом городе, изъясняясь на итальянском.
– Нет, это не французский, – вмешался Питер.
– А какой же тогда? – осведомились сразу несколько человек из толпы.
Люди чуть расступились, а Питер, наоборот, поднажал, и ему удалось протиснуться в авангард.
– Не знаю уж, что это за язык, но точно знаю, что не французский. Уж можете мне поверить, – уверенней прежнего констатировал он.
Пробившись еще немного вперед, он смог наконец увидеть происходящее в центре толпы. Там стоял мужчина, и Питер не сомневался, что это и есть носитель неведомого языка. У него были длинные волосы, безумный взгляд и потрепанная одежда такого фасона, которого Питер ни разу в жизни и ни на ком не видел. Руки и губы у незнакомца дрожали. Увидав Питера, он снова заговорил.
– Нет, это не французский, – с еще большей уверенностью повторил Питер.
– А ты б сказанул ему все же что-нибудь по-французскому. Вдруг да поможет, – посоветовал краснолицый фермер.
– Парле ву франсэ? – послушно осведомился у незнакомца Питер.
И толпе тут же пришлось податься назад, потому что, услышав вопрос, незнакомец, сверкая безумным взором, отделился от стены, прижавшись к которой стоял все это время, кинулся к Питеру и, схватив его за руки, исторг поток слов. И, хоть Питер из них ничего не понял, звуки ему на сей раз показались знакомыми.
– Слышали? – повернулся Питер к толпе, в то время как незнакомец по-прежнему держал его за руки. – Вот это сейчас был французский, – с торжествующим видом добавил он.
– А что он сказал? – полюбопытствовали в толпе.
– Не знаю, – вынужден был признаться он.
– Ладно, – опять вмешался начальник станции. – Настоятельно прошу всех разойтись. Вы мне мешаете вникнуть в суть дела.
Несколько пассажиров, более робких или менее любопытных, чем остальные, с видимой неохотой направились восвояси. Филлис и Бобби, наоборот, сумели пробиться наконец к Питеру. Все трое проходили в школе французский. Как же им стало жалко сейчас, что они не удосужились его выучить! Питер, за неимением слов, дружески тряс головой, одновременно с огромной дружественностью потряхивая руки незнакомца и глядя на него исполненным дружелюбия взглядом. Кто-то в толпе, мешая родной английский с французским, с чудовищным произношением выкрикнул:
– Ноу компрене! (Не понимаю!) – И, застеснявшись своих бесполезных усилий, с зардевшимся от стыда лицом спешно покинул место событий.
– Отведите его, пожалуйста, в свою комнату, – прошептала начальнику станции Бобби. – На следующем поезде из Мейдбриджа приедет мама, и она может говорить по-французски.
Согласно кивнув ей, он совершенно по-доброму схватил незнакомца за руку, но тот, испугавшись резкости его жеста, вырвался и опять отступил к стене, прижавшись к которой начал, трясясь всем телом и кашляя, отпихивать от себя начальника станции.
– Не надо! – остановила его попытки вновь ухватиться за незнакомца Бобби. – Посмотрите, как он напуган. Ему, наверное, кажется, что вы собираетесь его арестовать. Я знаю, он именно это и думает. Посмотрите, какие у него глаза!
– Ровно как у лисы, коль в капкан угодила, – подал реплику краснолицый фермер.
– Ой, дайте-ка я попробую, – предложила Бобби. – Я знаю несколько слов по-французски. Вот только бы их сейчас вспомнить.
В мгновения крайней необходимости мы иногда оказываемся способны на многое из такого, чего обычно за нами не водится. Бобби отнюдь не принадлежала к числу лучших учеников французского класса, однако, видимо, все же, сама не подозревая об этом, что-то запомнила. Иначе не объяснишь, каким образом ей сейчас удалось, поглядев в безумные и затравленные глаза незнакомца, вспомнить и даже произнести несколько относительно связных французских слов. Если точно перевести ее речь, то она прозвучала так:
– Мы ждать. Моя мама говорите по-французски. Мы… Как по-французски «добрый»? – спросила она у присутствующих.
Никто не зал, кроме Филлис, которая подсказала:
– Бонг, – добавив к действительно существующему французскому слову никогда не существовавшую в нем букву «г».
– Мы быть добрыйг для вас, – радостно сообщила Бобби.
Трудно сказать, разобрался ли совершенно смятенный мужчина в этой абракадабре. Больше похоже на правду, что он почувствовал доброту рук Бобби, одна из которых касалась его ладони, а другая – потертого рукава. И вот таким образом она осторожно его потянула в сторону внутреннего убежища начальника станции. Едва они там оказались, начальник захлопнул дверь, преградив путь толпе, которая было ринулась следом за ними. Люди еще потоптались какое-то время возле билетной кассы, с надеждой косясь на закрытую дверь, и мало-помалу стали с ворчанием расходиться.