Он пожал детям руки, после чего все присутствующие опустились на стулья, и один джентльмен в очках (впоследствии выяснилось, что это районный суперинтендант) начал произносить очень длинную и очень умную речь. Не собираюсь ее здесь воспроизводить. Во-первых, по той причине, что она вам покажется очень скучной, а во-вторых, потому что дети, пока ее слушали, раскраснелись до пламенеющих ушей, и мне вместе с ними хочется поскорее разделаться с этим. И в-третьих, сей джентльмен умудрился потратить столь много слов на совсем небольшое количество мыслей, что мне просто лень их записывать. А посвящена его речь была храбрости и самообладанию троих детей, и, когда он закончил и сел, все хором воскликнули:
– Ну да. Так и есть.
И после этого старый джентльмен поднялся со стула и тоже стал говорить, и все это было очень похоже на то, как чествуют победителей. Вызвав по имени одного за другим троих детей, старый джентльмен вручил каждому великолепные золотые часы на золотых цепочках, и на этих часах под крышками были выгравированы имена владельцев, а под ними такая надпись:
От совета директоров Северо-Южной железной дороги с благодарностью и признательностью за своевременные и героические действия, предотвратившие катастрофу.
1905 год.
И, конечно же, эти часы отличались самыми превосходными свойствами и намного превосходили своими достоинствами даже такие великолепные экземпляры, которые возникают в вашем воображении. И лежали они в футлярах из синей кожи, где могли отдыхать, если вы их оставили дома.
– Ну вот и настало время произнести речь тебе, – шепнул на ухо Питеру начальник станции. – Сперва скажешь «леди и джентльмены», а потом поблагодари всех за доброту. – И он легонько его подтолкнул вперед.
В общем-то, каждый из них троих уже произнес по «большому спасибо», и Питер, услышав, что нужно еще, тихо охнул, однако сопротивляться не стал.
– Леди и джентльмены, – сипло выдавил из себя он, и наступила длинная пауза, во время которой он слышал, как сердце его бьется в горле. – Леди и джентльмены! – быстро повторил он. – Вы так добры, и мы будем эти часы беречь всю оставшуюся жизнь. На самом-то деле мы их не заслужили, потому что ничего уж такого особенного не сделали. Но по-любому все это было очень захватывающе. А что еще вот хочу сказать: спасибо, спасибо большое всем!
И зал аплодировал Питеру гораздо громче и дольше, чем районному суперинтенданту. Потом все бросились пожимать детям руки. А потом они, выждав время, когда это стало вежливо, удалились со станции и, крепко держа в руках коробки с часами, побежали вверх по холму к Дому-с-тремя-трубами.
Это был восхитительный день, какие нечасто случаются в жизни, да и то у очень немногих, потому что у большинства вообще никогда не случаются.
– Я хотела поговорить с нашим старым джентльменом совсем о другом, – сказала Бобби. – Но для этого он мне был нужен наедине, а там публики набралось, как в церкви.
– И что же тебе понадобилось ему сказать? – заинтересовалась Филлис.
– Вот я еще хорошенько над этим подумаю, тогда и узнаешь, – ответила Бобби.
И вот, хорошенько подумав, она написала письмо:
«Мой дорогой старый джентльмен! – начала она и продолжила: – Мне очень надо Вас кое о чем спросить. Будет неплохо, если бы Вы смогли сойти с поезда, а потом продолжить свой путь на следующем. Я не собираюсь просить, чтобы Вы мне что-нибудь дали. Мама сказала: мы не должны это делать, а нам к тому же сейчас ничего и не нужно. Мне только надо с Вами поговорить про заключенного и узника. Ваш любящий маленький друг
Бобби».
Она попросила начальника станции передать письмо старому джентльмену и на другой же день после этого отправилась вместе с Филлис и Питером снова туда, к тому самому времени, когда прибывает поезд, на котором он ездил. Брат и сестра уже знали, в чем состоит ее план, и он вызывал у них полное одобрение.
Перед выходом они тщательно вымыли руки и лица и вообще постарались, насколько могли, привести себя в аккуратный вид. Но невезучая Филлис опрокинула на себя кувшин с лимонадом, который залил ей спереди платье. Времени переодеваться не оставалось, а на станции ветер принес от стены для угля облако серой пыли, которая тут же осела на сладкие пятна, и Филлис, по словам Питера, стала напоминать дитя трущоб.
Тогда они все решили, что она по возможности должна держаться за спинами Бобби и Питера.
– Да старый джентльмен, может, вообще ничего не заметит, – с надеждой произнесла Бобби. – Пожилые ведь часто слабы глазами.
Однако у старого джентльмена, легко соскочившего с поезда, никакой слабости ни в глазах, ни в других частях тела не обнаруживалось.
Зато трое детей, завидя его, вдруг впали в полнейший ступор, от которого уши горят и краснеют, руки становятся влажными и горячими, а кончик носа – розовым и блестящим.
– Ой, – выдохнула Филлис. – У меня сердце стучит, как паровоз. И прямо под поясом.
– Чушь, – сказал Питер. – Сердце у человека находится не под поясом, а совсем в другом месте.
– Мне наплевать, что у человека, но у меня лично оно сейчас под поясом, – стояла на своем Филлис.
– Ну да, поэт Роберт Бернс тоже в одних своих стихах сам стоял внизу, а сердце его было в горах, – проворчал Питер. – Так вот, если так, то мое сердце сейчас во рту.
– А у меня, если хотите знать, сердце сейчас в ботинках, – призналась Бобби. – Но все же давайте пойдем. А то он решит, что мы полные идиоты.
– И не сильно ошибется, – сумрачно бросил Питер.
И они двинулись навстречу старому джентльмену.
– Здравствуйте, – улыбнулся он им и по очереди пожал руки. – Очень рад нашей встрече.
– Это очень любезно было с вашей стороны вылезти из поезда, – проявляя вежливость и покрываясь испариной, пролепетала Бобби.
Он взял ее за руку и повел в зал ожидания – тот самый, где их недавно чествовали. Филлис и Питер последовали за ними.
– Ну? – вопросительно глянул на нее старый джентльмен, когда они оказались там, и, прежде чем отпустить, легонько тряхнул ее руку. – В чем дело?
– Ой, мне, пожалуйста… – начала Бобби и осеклась.
– Да? – продолжал на нее смотреть вопросительно он.
– То, что я хотела сказать… – Бобби опять умолкла.
– Ну и? – подбодрил ее старый джентльмен.
– Это все, конечно, хорошо… – выдавила она из себя и вновь осеклась.
– Но? – снова подбодрил ее старый джентльмен.
– Мне хотелось бы кое-что сказать, – наконец сумела произнести она что-то внятное.
– Ну так и говори, – улыбнулся он.
– В общем, так, – начала она, и ее наконец прорвало историей русского джентльмена, который там у себя, в России, написал прекрасную книгу о бедных людях, а его за это отправили в тюрьму и в Сибирь. – А мы больше всего на свете хотим найти для него жену и ребенка, – продолжала она. – Только не знаем как. Но вы же, наверное, очень умный, иначе бы не были управителем на железной дороге. И если вы знаете как и станете искать, мы предпочли бы это всем другим благам мира. Мы даже и без часов своих обойдемся, если вы сможете их продать и на вырученные деньги найти его жену.