Чтобы добраться до порта, им пришлось пересечь город из конца в конец. Яффа показалась им огромной, шумной, переполненной жизнью, словно забродивший сладкий плод, который облепили насекомые. В Ершалаиме в этот поздний час улицы пустели и погружались во тьму, ворота закрывались наглухо, тишину нарушало лишь редкое мычание скотины да трещотки ночных сторожей, здесь же всюду горели огни, люди бродили поодиночке и шумными толпами, освещая себе путь фонарями в виде маленьких птичьих клеток, ездили увенчанные чадящими факелами повозки, и почти на каждом шагу работали харчевни, чьи хозяева стояли на пороге и зазывали посетителей громкими воплями, перекрикивая друг друга.
Чем ближе к пристани, тем сильнее шум, гуще толпа, ярче огни. Сам порт располагался в огороженной циклопическими каменными блоками бухте, которая врезалась в береговую линию правильным полукругом. Не меньше сотни больших и малых кораблей на фоне освещенного луной неба – целый лес мачт!
Модус и Квентин, слегка оглушенные, смотрели на это великолепие. Остановили какого-то парня в кожаной моряцкой рубахе:
– А где тут можно узнать насчет кораблей…
Тот перебил их, выкрикнув что-то на незнакомом языке, пошел дальше.
Прогулялись вдоль пристани, увидели людей, грузящих на парусную галеру амфоры и мешки с зерном. Рядом стояли трое вооруженных копьями стражников и толстый человек с кнутом и завитой в косички бородой.
– Где хозяин?
– Я и хозяин, и шкипер. А что надо? – поинтересовался обладатель диковинной бороды.
– Нам на север, в Британию, – сказал Модус.
– Ого. Думаю, во всей Иудее вы, парни, единственные, кому надо в Британию! – Толстяк рассмеялся. – Нет, в те края я давно не хожу. Да и что там, в Британии? Снег и льды да чума какая-нибудь…
– А куда вы плывете?
– Завтра на рассвете идем в Селевкию. Это немного не в ту сторону, куда вам надо, парни.
Модус обменялся взглядами с Квентином.
– Мы, в общем-то, согласны и на Селевкию, – сказал он. – А это где?
Хозяин смерил их взглядом.
– Это Сирия, парни. Главное, чтобы отсюда подальше, верно? – Он понимающе усмехнулся. – Что ж, ладно. Деньги-то есть?
– Сколько? – спросил Модус.
– По пять римских динариев с носа. – Толстяк кивнул на Квентина, хитро подмигнул. – Хотя если уступишь мне своего здоровенного раба, довезу бесплатно. Идет?
– Нет, этот раб не продается, – сухо ответил Модус и предложил по два динария.
В конце концов сошлись на трех.
Коня и осла пришлось продать горластому торговцу говядиной на портовом рынке, где капитаны закупали провизию для своих путешествий. Цена была втрое ниже настоящей, но делать было нечего: в море их с собой не возьмешь, а искать другой корабль и оставаться здесь еще на день было опасно.
Поскольку оба сильно проголодались, то зашли в ближайшую таверну, заказали жареную баранину, оливки и бобы – другой еды здесь не подавали, да им вполне хватило и этого. Зато порции велели нагрузить себе царские. И, конечно, кувшин ароматного хиосского вина! Два кувшина!
Зал был набит битком. Стоял одуряющий запах подгоревшего масла и разгоряченных тел. Кто-то ел, кто-то пил, в углу за отдельным столом расположились игроки в кости. За ширмой, в дальнем от входа конце зала, находились комнаты для отдыха – там тоже, судя по долетающим стонам и сладострастным вздохам, кипела бурная жизнь. На небольшом возвышении, обставленном свечами и чадящими лампами, танцевала молодая, обнаженная по пояс нубийка с волосами, как тяжелые плети, с лиловыми губами и медными иглами, продетыми сквозь соски. Флейтистка, которая ей аккомпанировала, выглядела более привычно – по крайней мере, грудь у нее была прикрыта. Судя по всему, обе были здорово пьяны.
А для Модуса с Квентином, досыта наевшихся и быстро захмелевших, все это казалось прекрасным видением, чудом. Шутка ли сказать – скоро они сядут на корабль и будут дома! Нубийка казалась королевой, вино – амброзией, бобы были волшебными зернами, а грязная таверна преобразилась в сад наслаждений.
– Жалко мне коня с осликом, – с улыбкой сказал Квентин. – И тех матросов, которые будут их есть вместо говядины…
– Ерунда! Представь лучше: тихим солнечным утром наш корабль причалит в бухте на мысе Дракона в Корнуолле!.. – восторженно бормотал Модус, возя по столу бронзовый килик [17] с вином. – Серые, нагретые солнцем скалы, трава зеленая, сочная, как юная девственница… Я выйду на берег и спрошу у местных: «Эй, парни, где тут ближайшая харчевня?» – и пойду, и напьюсь на радостях как свинья… А когда просплюсь, поеду домой, куда ж еще? Там ждет моя Ева, дочь покойного Хедруда Гламоргана, все глаза проплакала, бедняжка. Ждет меня одного, ни на кого больше смотреть не хочет… – Модус задумался, широко зевнул. – А может, и не ждет, кто ее знает! Красивая девушка была! Такие редко остаются в одиночестве! Белая кожа, золотистые волосы, губы горячие, сладкие… Э-эх!.. И знаешь, что я сделаю, когда увижу ее? Обниму и расцелую – вот так!
Он тяжело перевалился через скамью, встал, сгробастал в охапку вскрикнувшую от неожиданности нубийскую танцовщицу и поцеловал в лиловые губы. При этом едва не поджег масляной лампой свою широкую тогу.
В зале рассмеялись, кто-то захлопал в ладоши. Квентину почему-то показалось, что теперь он просто обязан поцеловать пьяную флейтистку. Он даже привстал, чувствуя, как качается под ногами глиняный пол, но тут хозяин таверны прокричал через весь зал:
– Эй, красавчик! Здесь порядочных девушек просто так не лапают! За все надо платить!
Модус обернулся к нему.
– Держи!
И швырнул серебряный динарий. Хозяин ловко поймал его, рассмотрел при свете очага, потер о камень. Затем сделал какой-то знак танцовщице и вернулся за прилавок. Нубийка тут же села на колени к Модусу и принялась тереться о него голой грудью.
– Я вижу, ты богач! Мы можем пойти ко мне в комнату, и я доставлю тебе неземное блаженство! – Она вытянула сложенные колечком толстые губы.
Но тут из-за столика игроков в кости к Модусу подошел человек с одутловатым похмельным лицом и красными глазами.
– Кто тратит серебро на баб, тот быстро остается ни с чем, – просипел он, оценивающе приглядываясь к новому человеку. – А кто швыряет кости, тот говорит с богами. Идем, сыграем, чужестранец, по крайней мере у тебя будет шанс что-то выиграть. С бабами такое не проходит, у них можно выиграть только дурную болячку.
Квентину предложение не понравилось.
– Модус, он врет! У него нос, как гнилая груша! – заявил он, старательно выговаривая слова. – Возможно, это как раз от такой болезни. Давай лучше еще по кувшину вина!
Но Модус куда-то исчез, а вместо него появилась флейтистка с влажным и жадным ртом, которым она присосалась к его губам, но вдруг провалилась, правда недалеко, точнее, неглубоко, он слышал ее частое дыхание и поскуливание где-то внизу, и постепенно тоже стал дышать часто и громко, пока не заорал в голос.