Много подвигов совершил Божий богатырь. Победил Идолище поганое, потопил с Добрыней Сокол-корабль басурманский, одолел кровавого Тугарин-змея, сыскал с Алёшей в лесах черниговских Лихо Одноглазое, прибил-прирубил тысячу разбойников, когда те хотели у него, спящего, отнять сагайдак, то есть лук с налучником и колчан со стрелами, и много чего ещё, про что мы рассказать сейчас не сподобимся, а поведаем в другой раз, ежели будет на то воля Божья.
Правда, и второго раза не хватит, чтобы обо всём поведать. Ведь по нашим меркам Илья прожил большую жизнь – ровно 213 лет. Только не говорите, что не может быть такого. Ещё как может, ибо допотопные люди, то есть жившие до Великого Потопа, и вообще достигали девятисотлетнего возраста, а патриарх Мафусаил умер, когда ему стукнуло аж 969!
Везёт же людям, скажут некоторые. Но не надо забывать, что до какого бы мы возраста ни дожили, жизнь никогда длинной не покажется, ибо время устроено так, что позади оно всегда сжимается, а впереди стоит непроходимой китайской стеной. Не верите? Тогда представьте себе завтрашний день. Чувствуете, как он далёк за этой непробиваемой стенкой, к которой чтобы только подойти надо ещё сегодняшний нескончаемый день прожить. А теперь оглянитесь и вспомните, как вроде бы сто лет назад вы с букетом шагали первый раз в первый класс. На вас были настоящие взрослые брюки или платье (тут уж кому что нравится!), и гремела музыка, и в такт ей колотилось сердце. Вы помните всё до мельчайших подробностей, даже ленивую осеннюю муху на вашем георгине, – словно с тех пор прошла всего одна секунда!
Вот как хитро устроено время! Позади оно летит быстро, а впереди его и нет, пожалуй. Отсутствие времени называется вечностью. Вот и получается, что пока у нас есть время, надо постараться жить так, чтобы сделать свою вечность не мукой, а радостью.
* * *
Илья Муромец стал настоящим богатырём, хотя и мухи не обидел. Да, он сокрушал врагов, но лишь когда они приходили с мечом на нашу землю. Ни разу Муромец не вторгался в чужие пределы, зато всегда стоял на страже своих.
Отказ защищать Отечество – большой грех. Но и кровь врага отягчает душу. Поэтому на склоне лет, когда воцарился пусть недолгий, но прочный мир, Илья Муромец принял постриг в Киево-Печерском монастыре. Там он ушёл в затвор, то бишь уединился в пещерной келье, чтобы денно и нощно молиться не только за свою страну, но и за души убиенных иноверцев.
Знали их потомки об этом или нет, неизвестно. Наверное нет, потому что в 1188 году половцы вновь напали на Киев и его главную святыню – Печерский монастырь.
* * *
…Услышав звон клинков и стоны раненых, седой как лунь инок вышел из кельи. Он был препоясан булатным мечом, но не обнажил его. Монах лишь глянул в глаза врагам, а потом перекрестился и прикрыл сердце левой дланью за миг до того, как её пронзил дротик человека, о котором преподобный Илия Муромец теперь молится на небесах.
А на земле его святые мощи уже тысячу лет нетленно почивают в ближних пещерах Киево-Печерской Лавры и по сей день помогают всем, кто просит монаха-богатыря о помощи…
Конец второй книги
– Мальчик, как тебя зовут?
Илья приоткрыл глаза и увидел, что лежит на кровати под белой простынёй. Над ним склонился профессор Сальников. Он нетерпеливо прищёлкивал пальцами левой руки, а правой покачивал перед лицом пациента.
– Мальчик, как тебя зовут! – повторил профессор.
Это был очень простой вопрос, но ответ на него дался с трудом:
– Илья… – сказал Илья и запнулся.
Вначале он никак не мог вспомнить свою фамилию, а когда вспомнил, то чуть не рассмеялся: уж больно смешно она звучала.
– Илья Ножкин… – наконец неуверенно проговорил он.
Однако ни профессору, ни его свите фамилия смешной не показалась. Наоборот, она им очень понравилась, и врачи одобрительно загудели, словно услышали что-то необычайно важное.
– А сколько тебе лет? – продолжал приставать Сальников.
– Мне?
– Тебе, тебе!
– Двести тринадцать.
– Отлично! – обрадовался профессор. – Если пациент шутит, то можно предположить, что из наркоза он вышел успешно. Итак, Илья Ножкин, тебе тринадцать лет – и это замечательно!
– Замечательно? – переспросил Ножкин, который так быстро привык к своей фамилии, что даже удивился, почему она показалась ему смешной.
– Да, замечательно! Ведь если бы тебе было двести тринадцать, то у нас бы не хватило времени на вторую попытку.
– А мне разве не сделали операцию?
– Нет. Тут, понимаешь, трансформаторная будка сгорела. А без электричества не то что операцию не сделаешь, а даже брюки не погладишь…
– Ну, как он? – заходя в палату, спросил академик Лютиков.
– Полный порядок. Да вы сами взгляните, Сергей Адамович.
– Ну, если вы разрешаете, Ефим Юрьевич, то не премину, – усмехнулся академик и профессиональным движением оттянул Ножкину нижнее веко. – Молодец, так держать! Значит, поступим следующим образом: ты у нас до вечера полежишь, а потом – домой!
– И всё? – дрогнувшим голосом спросил Илья.
– Почему всё? Через месяц повторим попытку, и, даст Бог, будешь ходить.
– А почему не раньше?
– Потому что послезавтра я улетаю в Париж на международный симпозиум. Может, вооружусь новыми идеями… Кстати, есть хочешь?
– Хочу.
– Это хорошо, но пока потерпи… Ну, что, коллеги, пожалуй, дадим Илье отдохнуть?
Врачи восприняли этот вопрос как команду, и через минуту Ножкин остался один, если не считать голубя, цокающего по подоконнику красными коготками.
* * *
Илья не заметил, как задремал. В его голове тут же ожили странные картинки: вот он скачет на коне по необъятной степи, вот сражается с дюжиной головорезов, вооружённых кривыми саблями, а вот сам великий князь киевский подаёт ему кубок с клюквенным квасом, и зовут Илью вовсе не Ножкиным, а Муромцем… Ну, и всё такое.
– Тихо, внучок, тихо, – внезапно услышал он знакомый голос.
– Дед, это ты? – сонно проговорил Илья.
– Он самый… С возвращеньем! – улыбаясь, поприветствовал Ножкина старик. – Похоже, ты был далече. Кричал что-то, звал Добрыню и Алёшу. Если это те, про кого я подумал, то ты не иначе как у былинных богатырей в гостях побывал.
– Точно! Мне такой странный сон приснился, будто я Киевскую землю защищал и прожил двести тринадцать лет. А потом стал монахом и меня убили.
И Илья вкратце рассказал деду всё, о чём вы прочитали в предыдущей книге. Дед внимательно слушал, а когда внук закончил, сказал: