Кочкин тоже приходил на эти посиделки. В последнее время в нём что-то изменилось. Раньше он совершенно не обращал внимание на свою внешность. А теперь вдруг превратился в заправского щёголя. Видавшую виды шерстяную фуражку сменила фетровая шляпа фирмы «Хуст», вместо разодранных китайских кед на нём красовались модные кроссовки «Адидас», правда, с двумя ошибками в названии. К тому же от газоэлектросварщика по вечерам разило не разбавленным мазутом, а фирменным одеколоном «Шипр».
Кочкин всегда заявлялся с баяном, украшенным полевым цветком. Играл он мало, потому что до конца помнил всего одну песню, в которой рефреном звучал вопрос: «Зачем вы, девочки, красивых любите?» Когда Семён пел эти слова, он неотрывно смотрел на Веру, вводя её в краску, хотя в темноте это было незаметно.
* * *
– Всё, пропал наш Кочкин! – как-то вечером сказал Колька Цопиков. – Был человек – и нету!
– Почему? – спросил Толибася.
– Потому, что втюрился!
– В кого?
– А ты сам догадайся. И, главное, по нему Клава из бухгалтерии сохнет, а он на чужой каравай рот раззявил.
– Откуда ты знаешь? – спросил Жека.
– Да он мне сам сказал. Всё, говорит, пойду сегодня предложение делать, в смысле свататься.
– Да с кем? Говори толком! – загалдели самые непонятливые.
– С Верой.
– С Верой? – переспросил Толибася. – Так она ж ещё в школу ходит, а Кочкину уже двадцать три стукнуло. Он же для неё старый.
– Ну и что? Всего десять лет разницы, если не девять. Я недавно передачу про Чарли Чаплина смотрел, так он вообще на тридцать восемь лет был старше. Ему пятьдесят четыре стукнуло, а его невесте – шестнадцать. И ничего, ещё и дочку родили Джеральдину – знаменитую американскую актрису. Не такую, конечно, знаменитую, как папа Чарли, но всё же!
– Так то ж Чаплин, а то Кочкин! Чувствуешь разницу! – не сдавался Толибася. – Куда ему американских актрис рожать, и потом Вера с Ильёй приехала.
– А что Илья? Илье надо не о девчонках думать, а о том, как на ноги встать. Он пацан классный. Если встанет, то ни один Кочкин ему дорогу не перепрыгнет…
– Тише! – перебил Цопикова Жека. – Кажется, Семён идёт: слышите, баян скрипнул!
* * *
Кочкин пришёл мрачнее тучи. На его голове красовалась шерстяная фуражка, а от самого газоэлектросварщика, несмотря на «Шипр», снова разило мазутом.
– Такие дела… – вместо приветствия сказал он и погрузился в трагическое молчание.
Однако оно было весьма красноречивым. Бывает, человек молчит, потому что не знает, что сказать. А бывает и наоборот. Сказать надо столько, что слова спутываются в клубок и не хотят выходить наружу. С Кочкиным было именно так. Он сердито сопел, вытирал фуражкой испарину и изредка покрякивал.
Всем стало ясно, что внутри Семёна, как в химической реторте, идёт какой-то сложный процесс, когда в результате смешивания кислоты и щёлочи в осадок выпадает продукт под названием соль. Оставалось только набраться терпения и ждать.
– Дела! – теперь с оттенком изумления проговорил Кочкин и швырнул фуражку на землю. – А я ж это самое…
Он опять замолк, но чувствовалось, что бурление в нём нарастает. Дрожащими пальцами Семён выудил из пачки папиросу, но сломал её и совершенно не к месту сказал:
– Табак да баба – одна забава. Всё! Бросаю.
С этими словами он размахнулся и что есть мочи зафутболил пачку в кусты. Но не удержал равновесие и повалился на спину, где у него болтался баян. Раздался такой звук, что даже молчун Жека не выдержал и рассмеялся. А Толибася тот вообще захрюкал, как недорезанный.
Зато внезапное падение завершило химическую реакцию. Бурление прекратилось, и в осадок выпала соль.
* * *
А соль была в следующем. Семён действительно задумал сделать предложение Вере. Его намерения были настолько серьёзны, что он даже к Клавдии сходил за советом, но вместо совета получил звонкую пощёчину в присутствии главного бухгалтера старичка Рубашкина. Зато старичок Рубашкин показал себя молодцом: не зря он во время войны в разведке служил. Невзирая на годы и плюгавый рост, главный бухгалтер оттащил рыдающую Клаву от Кочкина, а то б одной пощёчиной не обошлось.
Странные однако эти женщины: к ним за советом идут, а они сразу драться…
Притрусив щёку пылью, чтобы красная пятерня не так проступала, Кочкин решил действовать самостоятельно. Это было трудно, потому что Вера никуда одна не ходила. Вот и сейчас она шагала навстречу под руку с тихой Катей.
– Привет! – весело закричала Вера. – А чего у тебя щека в пыли.
– С велосипеда упал, – немного подумав, сказал Кочкин. – Чуть не убился насмерть. А вы куда?
– К Насте. Дивидюшку смотреть. Ей новый фильм принесли про монахов. «Остров» называется. Хочешь, с нами пойдём. Настя его уже видела: говорит весь фильм проревела.
– Да, на это ваш брат горазд, хотя про Настюху б не подумал: она хохочет всю дорогу, будто её подмышкой щекочут.
– Вера, идём! – дёрнула подругу Катя. – У Насти отчим через два часа приходит с работы. Он спать ляжет, и мы фильм досмотреть не успеем.
– Ладно, мы пошли! – улыбнулась Вера такой светлой улыбкой, что у Семёна закололо в боку.
* * *
Когда девчонки убежали, Кочкин стал соображать. Вечером ребята соберутся у клуба. Значит, после фильма Вера пойдёт за Ильёй. Тут-то он её и подкараулит. Если она будет с подружками, он скажет, что Катю ищут родители. Та побежит домой вместе с неразлучной Настей, а он, чтобы те не волновались, пообещает проводить Веру. Кочкин так погрузился в мысли, что даже не заметил, что собирается соврать второй раз за день: сначала про велосипед, а теперь про родителей. Видно любовь на него действовала неправильно, а, может, это и не любовь была, а одни фантазии, потому что настоящая любовь лжи не терпит…
Выстроив план действий, Семён сбегал домой, где густо полил себя «Шипром» и нарвал цветов. Потом он съел с ветки большое яблоко, но не из-за того, что хотел есть, а для запаха, и занял наблюдательный пункт неподалёку от Настиного забора.
Конечно, если бы Кочкин пошёл с девчонками, то ни за что бы не стал сегодня заводить серьёзные разговоры. Потому что после фильма про монахов все земные проблемы показались бы ему такими мелкими, что и говорить о них он бы не стал. Увы, Семён этого фильма не смотрел, да и смотреть не мог, потому что больше любил американские боевики – и то, когда время было. А время было у него только зимой: ведь летом газоэлектросварщик четвёртого разряда в Башмачке всегда нарасхват!
* * *
…Через два часа Настина калитка отворилась и на улице показались подружки. Ночь была лунная, и Кочкин смог рассмотреть их лица. Они были светлы и печальны, словно ещё три луны взошли над забором. Однако Семёна это не остановило.