Страх разоблачения миновал. Святой отец, почувствовав скрытую угрозу в словах Михаэля, быстро пришел в себя, вспомнив, что молодой человек мог видеть что угодно во время прошлого жертвоприношения, кроме главного — он не видел его лица.
Пора объявить перерыв между заседаниями. Надо побыть одному, сбросить на время маску праведника, которая уже набила оскомину.
— Господа судьи, следствие располагает еще одним свидетелем обвинения. Позвольте дать ему слово, — раздался вопрос секретаря.
Размякшие было судьи оживились. Конрад удивленно приоткрыл глаза и, с трудом пряча неудовольствие, вынужденно согласился.
Через несколько мгновений место Михаэля, пересевшего на зрительскую скамью, занял мрачный как грозовая туча Хассо.
— Господа судьи, Ваше Святейшество, благодарю, что позволили говорить. А сказать мне есть что.
— Назови свое имя, сын мой! — произнес Конрад, удачно скрыв волнение зевком. Появление этого свидетеля совершенно не вписывалось в его планы.
— Меня зовут Хассо из Фогельбаха. Имя отца мне неизвестно, мать скрыла его, как и наше происхождение. Я вассал барона фон Берена, которому на протяжении многих лет служил верой и правдой.
Но сейчас мое христианское терпение на исходе. Услышав, как барон выгораживает свою фаворитку, спасает богоотступницу от костра, я, как праведный слуга Господа нашего, считаю своим долгом вмешаться. Не опасаясь потерять его покровительство — истина дороже куска хлеба и места для ночлега, — утверждаю, что Михаэль фон Берен скрыл часть правды. Именно ту часть, которая наиболее важна для расследования.
Конрад помрачнел, его губы сжались от злобы. Он бросил быстрый взгляд на взбешенную Регину, которая не сводила горящих от гнева глаз со своего сына.
Не обращая никакого внимания на мать, Хассо продолжил:
— Он скрыл самую важную часть правды… Ту, что ребенок, который будет рожден его потаскухой, был зачат не только в грехе…
— Я, как мать, приказываю тебе замолчать! — Регина вскочила со своего места, сверкая глазами. — Остановись, или я прокляну тебя!
— Я уничтожу тебя, мерзавец! — голос Михаэля задрожал от ярости. — Еще одно слово, и ты простишься со своей никчемной жизнью!
Губы Хассо скривила ехидная улыбка. Он торжествовал. Наступил час его превосходства над ненавистными людьми. Час заслуженной мести.
Кристина, вжавшись от страха в скамью, заметила умоляющий взгляд, который Регина бросила в сторону Конрада. Священник в ту же секунду резко поднялся из-за стола. Его тяжелое кресло со скрежетом отъехало в сторону.
— Суд удаляется на совещание! Показания свидетеля, по причине их особой важности, мы выслушаем на личном дознании, исключая обсуждение прилюдно.
Хассо обмер. Его изъеденное оспой лицо побагровело, кулаки сжались от бессильной злобы. С ненавистью зыркнув на мать, он вышел следом за Конрадом, который не терпящим возражений жестом указал ему на дверь.
Когда члены суда один за другим покинули зал, через толпу зевак, наперебой обсуждающих друг с другом услышанные разоблачения и предвкушающих еще более интересное развитие событий, протиснулся небольшого роста пожилой человек в черной сутане. Он подошел к секретарю и, наклонившись, некоторое время что-то шептал на ухо.
Недоверчивые глаза клирика и кислое выражение его лица говорили о том, что он не сильно рад появлению незнакомца. Поразмыслив, служитель все же согласно кивнул и указал мужчине рукой на переднюю скамью, где располагались места для свидетелей.
Кристина, наблюдая эту немую сцену, не могла прийти в себя от удивления.
Отец Иоахим из Марцелля, только что попросивший слова, сел напротив и тепло ей улыбнулся.
— Мой господин, почему вы не позволили уничтожить его? — голос Хассо дрожал от негодования. — Сколько напрасных усилий! Я научил Марту умным речам, ее свидетельство стало бы главным в обвинении двух потаскух. Но проклятый барон разрушил мои планы. Известие о том, что его ребенок зачат в результате кровосмешения, дало бы бесценный козырь. Путем подкупа свидетелей я докажу, что Михаэль также участвовал в дьявольском сборище. Его поместье и земли отойдут церкви и мне.
— Они и так отойдут церкви, сын мой! — Конрад еле сдерживался, стараясь говорить как можно тише. У стен всегда могли быть уши. Епископ вновь почуял опасность. Нюх хищного зверя никогда не подводил его и нередко спасал жизнь. Сейчас реальная угроза исходила от верного слуги, раба, позволившего себе неслыханную наглость — поднять голову и вмешаться в планы хозяина.
В одну секунду, скользнув, словно призрак, Конрад оказался рядом с Хассо и мертвой хваткой вцепился в его горло, мечтая вырвать кадык. Испуганный холоп захрипел и предпринял попытку вырваться, но стальные пальцы сжимались все сильнее, перекрывая доступ воздуха. Сапфировые глаза подернулись изморозью, внутри зрачка заклубилась тьма. Конрад прошипел:
— Если ты еще раз позволишь ослушаться, чернь, я вот этими самыми руками вырву твое волчье сердце и скормлю его псам! Ты понял?
Прозрачные глаза с поволокой остекленели. Хассо, задыхаясь, успел кивнуть, и тем самым спас свою жизнь. Епископ в тот же миг отпустил его и, отвернувшись к окну, молвил:
— Пошел прочь!
Неистово кашляя, оборотень согнулся пополам. Придя в себя, он осмелился прошептать:
— Господин, он опасен. Он видел нас в замке. А та, чью жизнь он сейчас спасает, была тебе моим подарком.
Епископ оскалился:
— Глупец! Зачем твои пояснения? Я догадался об этом в тот момент, когда он появился в зале суда и начал искать ее глазами. Запомни: в ту ночь он мог видеть только тебя, ненасытный и недальновидный безумец, снявший маску! А сейчас пошел прочь! Появишься передо мной, когда я лично призову!
Хассо, скрипнув зубами от еле сдерживаемой злобы, вышел за дверь.
Некоторое время Конрад стоял перед окном, наблюдая за собравшимся на площади народом. Перед его глазами волновалось море человеческих голов. Любопытные зеваки, услышав о скандальном процессе, все прибывали, стекаясь по переулкам, ведущим к зданию суда.
Конрад глубоко вдохнул, почувствовав искрящуюся живительную энергию возбужденных, взволнованных, обезумевших от предвкушения крови овец, власть над которыми была безгранична.
Да только он уже долгие годы не насыщается этой властью.
Она не способна согреть его сердце, превратившееся в осколок вечного льда.
С каким наслаждением он ловит живительные волны искренней любви, источаемые куклами, которые вынуждены играть навязанные им роли, не подозревая, что он и есть их Кукольник, хозяин, дергающий за нитки и принуждающий совершать угодные шаги.
Несчастный искалеченный художник, исполненный ревности и врожденного благородства, влюбленный дворянин и невинное, запутавшееся в своих чувствах дитя, прошедшее по лезвию греха и навеки несущее печать искушения. Сами того не зная, они пляшут под его зачарованную дудочку не хуже гамельнских крыс, послушны мановению пальца. И лишь одна гордая и свободная Регина неподвластна пока воле епископа, насмехается и глумится над ним. Но придет и ее время… Очень скоро. Он сможет подобрать для нее мелодию.