– Слыхал? – прошептал Васечкин Петрову. – Всё везде фиксируется. Мы на правильном пути! Премия нам обеспечена!

– Ага! – незаметно кивнул согласившийся с ним Петров. – Безусловно!

– Ну, а вот и последняя запись! – провозгласил тем временем Васечкин-старший. – 27 декабря 2011 года. На этот раз американцы. Это подпись известного фотографа и путешественника Себастиана Коупленда. А рядом расписался Эрик Макнейр-Лэндри.

– Тоже Лэндри? – удивился Петров. – Однофамильцы, что ли?

– Да нет, – улыбнулся Игорь Петрович. – Он сын Пола Лэндри. Видите, американцы пишут, что добрались сюда тем же способом. Ну что ж, оставим и мы здесь свои автографы.

Все участники экспедиции один за другим расписались в уникальной книге.

Петров написал: «Василий Петров. Ученик 5 “б”».

Потом, подумав, сообразил, что он уже давно не в пятом, а в шестом «б» и постарался переправить пятёрку на шестёрку. Вышло не очень красиво.

– Ты что делаешь! – зашипел на него Васечкин. – Это тебе что, контрольная? Тут ничего исправлять нельзя! Отвали отсюда!

Пристыженный Петров отошёл в сторону.

Васечкин подписался так: «Пётр Васечкин. Открыватель».

– Открыватель? – прыснула Маша, читавшая у него через плечо. – И чего ты открыватель? Бутылок с кока-колой? Или банок с вареньем?

– Отстань! – недовольно сказал ей Васечкин. – Не твоё дело! Нечего подглядывать!

Но, подумав, решил, что в чём-то Маша права. «Открыватель» звучало как-то не очень. Поэтому он через тире приписал «исследователь». Так было гораздо солидней. Получилось: «Пётр Васечкин. Открыватель-исследователь».

Такая подпись уже вполне тянула на Нобелевскую премию. Удовлетворённый, Васечкин отошёл в сторону, уступая место Маше.

Своим красивым аккуратным почерком Маша написала: «Мария Старцева». И, секунду помедлив, скромно приписала: «Одноклассница Петрова и Васечкина». А чуть ниже поставила число.

После того, как с этой процедурой закончили, все вернулись в вездеход и продолжили путь.

13. Романтики

Спустя двое суток «Пингвин» сделал очередную остановку у небольшого нунатака – так назывались одиночные снежные холмы на горном плато. Альтиметр – прибор, измерявший высоту, – показал 2350 метров над уровнем моря.

Партия собралась обедать в кают-компании. Обладавший кулинарным талантом Саша Слободской постарался на славу, хотя пищу пришлось готовить в автоклаве – давление в горной местности было пониженным, и вода кипела при слишком низкой температуре.

Все с удовольствием приступили к обеду.

– Вкуснятина! – сказал Петров, накладывая себе полную тарелку.

– Когда же мы доберёмся до этой загадочной горной страны? – вздохнул Володя Пашковский.

– Думаю, мы уже близко, – ответил старший Васечкин. – Ещё немного, и мы у цели. Что, устали уже? Надоело? Ты как, Маша?

– А почему вы именно меня спрашиваете? – нахмурилась Маша.

– Ну, ты ведь у нас единственная представительница слабого пола! – улыбнулся профессор.

– Я в порядке, – бодро сказала Маша. – Совсем даже не устала и не надоело. Просто тоже хочется уже поскорее туда добраться. Неужели и правда среди снегов мы найдём вулкан?

– Найдём, конечно! Потерпите ещё чуть-чуть! Не так уж это и тяжело. В конечном счёте – дело немногим более трудное и опасное, чем подъём на Эльбрус. Там ведь тоже синие ледники и чёрный базальт. И снег там блестит, как добела раскалённый! Аж глаза слепит. Хотя бы снежная слепота нам здесь не грозит. Полярная ночь нас спасает.

– Как было бы здорово, если бы мы и в самом деле нашли тёплый район, – ободряюще подмигнул Маше Федя Шутов. – С разноцветными незамерзающими озёрами. А вокруг на скалах неведомые растения! Цветы!

– Цветов в Антарктиде не бывает, – вставил Володя Пашковский.

– Мало ли чего не бывает. Открыл же Бангер свой оазис!

– Кто это Бангер? – спросил Васечкин.

– Американский лётчик, – объяснил Федя. – В 1947 году приземлился на лёд замёрзшего озера на побережье Антарктиды, в западной части земли Уилкса. И обнаружил там настоящий оазис. Мхи, лишайники, водоросли. Это место так и называется – «Оазис Бангера».

– Вот новые минералы, я очень надеюсь, мы найдём! – мечтательно сказал Пашковский. – Розовые и зелёные кристаллы, например. Или кварц, а в нём золотая жила.

– А зачем нам золото? – спросил Петров.

– Пригодится, – тут же ответил Васечкин. – Не сомневайся!

– Не знаю насчёт золота, Володя, а вот всякого рода окаменелости, отпечатки растений и животных, не сомневаюсь, что мы увидим! – сказал папа.

– А я, Игорь Петрович, очень надеюсь открыть новую структуру льда, – продолжал Пашковский. – Представляете, новая кристаллическая модификация! Сияющий ледяной мир!

– А мне стихи вспомнились, – вдруг посуровев, сказал Владик Дружинин.

Он считал поэзию очень даже серьёзным занятием. Ну, по крайней мере, не менее серьёзным, чем биология.

– Ой, Владик, прочтите, пожалуйста! – вежливо попросила Маша. – Я давно стихов не слышала.

– Конечно, Маша! – откликнулся Владик. – С удовольствием.

И, пригладив рыжие вихры, с выражением прочитал:

Было сердце моё горячее,

Чем серы поток огневой,

Чем лавы поток огневой,

Бегущий с горы Эореи

Под ветра полярного вой,

Свергающийся с Эореи

Под бури арктической вой…

– Шикарно, – одобрил Федя Шутов. – Потрясающие стихи!

– И перевод отличный, – подтвердил Васечкин-старший.

– А чьи это стихи? – спросила Маша.

– Это Эдгар Аллан По, великий американский поэт и писатель, – ответил Владик. – Настоящий романтик. Стихи называются «Улалюм».

– Улалюм? – удивился Петров. – Почему Улалюм?

– Потому что так звали возлюбленную поэта, к могиле которой его приводит странный сон.

– Романтик, понятное дело! – сказал Васечкин, деловито расправляясь с едой. – Ты, Петров, не романтик, тебе не понять!

– Почему это не романтик? – обиделся Петров. – Очень даже и романтик!

– Да ладно, не заводись, я пошутил, – примирительно сказал Васечкин. – Мы тут все романтики, правда, пап?

– Это уж точно! – рассмеялся папа. – Иначе бы мы здесь не оказались.