Горячая кровь хлынула мне на руку. Я вынул нож. Зак застонал и отступил. Держась руками за бок, он привалился к дереву и позвал своего близнеца. Маркус змеей метнулся в лес вслед за Заком. На его бедре блестела кровь, отчего я испытал прилив удовлетворения. Элен ранила его!
Я уже вошел в раж и, ослепленный, бросился за ними в погоню. Издали донесся голос Элен, зовущей меня. Впереди тень Змея догнала Зака, и вместе они торопливо пошли вперед, не зная, как близко я от них нахожусь.
– Тысяча чертей, Зак! – вскрикнул Маркус. – Комендант велела нам прикончить их до того, как они выйдут из ущелья, а ты убежал в лес, словно испуганная девчонка…
– Он ранил меня, ясно? – судя по голосу, Зак задыхался. – И вообще, она не сказала, чтобы мы связывались с обоими сразу, разве нет?
– Элиас!
Крик Элен становился слабее. Я буквально онемел, слушая разговор Маркуса и Зака. Неудивительно, что моя мать спелась со Змеем и Жабой. Но чего я не мог понять, так это того, как она узнала, что мы с Элен пойдем через ущелье?
– Нам надо с ними покончить, – тень Маркуса повернулась, и я занес нож. Затем Зак схватил брата.
– Нам надо выбираться отсюда, – сказал он. – Или мы не успеем вовремя вернуться. Оставь их. Пойдем.
С одной стороны, мне хотелось проследить за Маркусом и Заком, поймать их и выбить ответы на все вопросы. Но Элен снова меня позвала, теперь уже совсем слабо. Вдруг она ранена?
Я вернулся на поляну и увидел, что Элен лежит на земле, запрокинув голову. Одна рука беспомощно вывернута, второй она шарила по плечу, пытаясь остановить кровь, вытекающую из нее вялыми толчками. Я преодолел расстояние в два прыжка, срывая с себя остатки рубашки. Скрутив ткань, прижал жгут к ране. Элен стала биться головой, спутанные светлые волосы хлестали по спине. Затем она издала пронзительный животный вопль.
– Все хорошо, Эл, – пытался успокоить я. Руки тряслись, в голове стучала паническая мысль – нет, не хорошо, совсем не хорошо, мой лучший друг умирает! Но я продолжал говорить.
– С тобой все будет прекрасно. Я тебе помогу. – Я схватил флягу, собираясь омыть рану и перевязать. – Говори со мной. Расскажи, что случилось.
– Меня потрясло. Я не могла двигаться. Я… я видела его на горе. Он… он и я… – Она содрогнулась, и я вдруг понял. В пустыне я видел миражи, призраки войны и смерти, а Элен видела Маркуса. – Его руки были повсюду.
Она зажмурилась и подтянула ноги к животу, словно защищаясь.
Убью его, – решил я с той же легкостью и спокойствием, с какой выбирал ботинки по утрам. – Если она умрет, то и ему не жить.
– Не позволь им выиграть. Если они выиграют… – слова лились из ее уст. – Борись, Элиас. Ты должен бороться. Ты должен победить.
Я разрезал кинжалом рубашку Элен, на мгновение пораженный нежностью ее кожи. Темнота уже опустилась, и я с трудом различал рану, но мог чувствовать тепло крови, струившейся сквозь мои пальцы. Элен схватила меня за запястье здоровой рукой, когда я стал поливать ее рану водой. Затем перевязал ее тем, что осталось от моей рубашки, и несколькими полосами ткани, отрезанными от ее. Вскоре рука Элен безвольно повисла – она потеряла сознание.
Тело ломило от усталости, но я стал вытягивать лианы, чтобы сплести люльку, – Эл не могла идти, поэтому мне придется нести ее в Блэклиф.
Пока я работал, меня одолевали мысли. Фаррары устроили нам засаду по приказу Коменданта. Теперь понятно ее самодовольное выражение тогда, перед началом Испытаний. Она планировала это нападение. Но как она узнала, где мы будем?
Впрочем, для этого не нужно быть гением. Если моя мать знала, что Пророки оставят меня в Великих Пустынях, а Элен – в гнезде грифа, она вполне могла вычислить и единственный путь, по которому мы должны вернуться в Серру, то есть через ущелье. Но если она сказала об этом Маркусу и Заку, то с их стороны налицо ложь и попытка срыва, а это Пророками запрещено.
Им должно быть известно, что случилось. Почему они все еще ничего не предприняли?
Доделав люльку, я аккуратно уложил в нее Элен. Ее кожа стала мертвенно-бледной, бедняжку знобило. Она казалась слишком легкой.
Пророки пытались подловить нас на скрытых страхах. А я даже не осознавал, как боюсь смерти Элен. Не знал, как это ужасно, потому что прежде она никогда не была на краю гибели. Меня одолевали сомнения: вдруг я не успею добраться до Блэклифа к закату, вдруг лекари не смогут спасти ее или она умрет раньше, чем я доберусь до школы.
Прекрати, Элиас! Иди.
После стольких лет регулярных марш-бросков через пустыню тело Элен не казалось такой уж тяжелой ношей. Хотя была глубокая ночь, я двигался быстро. Мне нужно спуститься с гор, взять лодку у речной охраны и подойти к Серре по реке.
Я уже потерял несколько часов, пока плел люльку, за это время Маркус с Заком ушли далеко вперед. Даже если я не сделаю ни единой остановки до самой Серры, то все равно вряд ли доберусь до колокольни до заката.
Небеса побледнели, острые пики гор отбрасывали длинные тени. День уже был почти на исходе, когда я вышел из ущелья. Внизу медленно извивалась река Рей, похожая на сытого питона. На воде обычно полно всяких барж и лодок, а прямо за восточным берегом лежит город Серра – его серые стены различимы даже на расстоянии нескольких миль.
Но воздух был пропитан гарью. Столб черного дыма поднимался в небо, и, хотя сторожка речной охраны не видна с тропы, меня сразу охватила леденящая кровь уверенность, что Фаррары добрались туда раньше меня, что они сожгли сторожку вместе с сараем для лодок. Я сбежал с горы, но, добравшись до сторожки, нашел лишь зловонную дымящуюся кучу. Лодочный сарай представлял собой груду тлеющих бревен. Не было ни единого суденышка – возможно, по приказу Фарраров легионеры их убрали.
Я отвязал Элен от спины. В тряске, пока мы спускались с горы, ее рана открылась, залив мне спину кровью.
– Элен? – я опустился на колени и нежно потрепал ее по щеке. – Элен.
Ее веки даже не дрогнули. Она была в глубоком обмороке. Кожа вокруг раны покраснела и воспалилась. Началось заражение.
Я в отчаянии взглянул на сожженную лачугу охраны, горячо желая, чтобы появилась лодка. Любая! Плот, ялик, да хоть протекающее бревно с выдолбленной сердцевиной. Неважно. Хоть что-нибудь. Но, конечно, не было ничего.
Закат наступит примерно через час. Если не удастся перебраться через реку, мы погибли. Странно, но в мыслях вдруг зазвучал голос матери, холодный и безжалостный: «Нет ничего невозможного». Это то, что она говорила нам, своим курсантам, сотни раз. Когда мы валились от усталости после тренировочного боя или когда не спали несколько ночей подряд. Она всегда требовала большего. Больше, чем мы сами могли от себя ожидать.
Сейчас она сказала бы: «Надо либо найти способ выполнить задачу, которую я поставила перед вами, либо умереть, пытаясь. Выбор за вами».