Теперь мы знаем, какими доводами мистрис Теливер надеялась убедить мистера Уокима и почему она не достигла своей цели. К этому факту можно применить изречение одного философа, который сказал, что часто удят рыбу безуспешно потому, что приманка неискусно расположена, а это, в свою очередь, происходит от незнания характера рыб.
Был ясный, морозный январский день, когда мистер Теливер в первый раз сошел вниз; яркие солнечные лучи, освещавшие обнаженные сучья каштанов и соседние крыши побудили его объявить твердую решимость вырваться наконец из своего заключение. Он полагал, что везде должно быть веселее, чем в его спальне. Бедный, он не знал, что, при всеобщей пустоте, царствовавшей в нижнем этаже, этот самый солнечный свет производил неприятное впечатление; казалось, он находил какое-то злобное удовольствие в обнаружении этой пустоты и отсутствия знакомых предметов. Укоренившееся в нем впечатление, будто он только вчера получил письмо от мистера Гора, было так сильно и так часто проявлялось в его словах, что все попытки убедить его, что уже с тех пор протекло несколько недель, оказывались тщетными; он снова впадал в забытье; даже мистер Тернбуль начинал отчаиваться в возможности приготовить его к встрече постигшего его несчастья. Полное сознание настоящего могло быть сообщено ему только чрез новые впечатление; слова были бессильны перед старыми. Жена и дети с трепетом услыхали о его намерении сойти вниз. Мистрис Теливер объявила, что Том не должен идти сегодня в Сент-Оггс: ему нужно обождать, покуда отец сойдет вниз; и Том согласился, хотя сердце его сжималось при мысли об этой раздиравшей сцене.
Все трое упали духом более чем когда-нибудь. Гест и ком. не купили мельницы; она вместе с землею осталась за Уокимом, который уже приезжал и объявил мистеру Дину и мистеру Глегу, в присутствии мистрис Теливер, свою готовность принять мистера Теливера, в случае его выздоровление, к себе в управители. Это предложение повлекло к бесконечным семейным прением. Дяди и тетки были все того мнение, что подобное предложение не должно быть отвергнуто из-за каких-нибудь личных чувств мистера Теливера, чувств, которых они не разделяли и потому почитали безрассудными и ребяческими. И действительно, негодование и ненависть, которые мистер Теливер питал в Уокиму, должны бы, по справедливости, быть обращены на него самого. Не его ли собственная неуживчивость, так резко обнаружившаяся в процессе, была причиною его несчастья? Этим мистер Теливер доставил бы средства к существованию своей жене и дочери, не нуждался бы во вспомоществовании ее родственников, и наконец лишил бы этих почтенных родственников унижение встретить его когда-нибудь с сумою. Мистрис Глег настаивала на том, что мистеру Теливеру должно дать, почувствовать, что теперь пришла его очередь смириться, потому что случилось это, что она давно предвидела и ожидала от его дерзости и презрительного обращение с ними, «его лучшими друзьями». Мистер Глег и мистер Дин были не так строги на этот счет, но оба полагали, что он уже довольно наделал себе вреда своею горячностью и причудами, и что теперь пора их отложить в сторону, когда дело идет о приобретении средств к существованию. Один только Уоким был спокоен на этот счет. Он не питал никакой злобы к Теливеру. Том противился принятию этого предложение: он не желал видеть отца своего в службе у Уокима; ему казалось, что это было бы малодушием; но бедная мать его совершенно отчаивалась в возможности вразумить мистера Теливера, или, как она выражалась, уломать его насчет Уокима – нет, им всем придется жить в хлеву нарочно для того, чтоб презирать Уокима, который сделал это предложение, как нельзя более любезнее. Действительно, несчастья совершенно потрясли ее рассудок; она постоянно жаловалась на судьбу и восклицала: «и что же я сделала, чтоб заслужить это?» так что Магги начинала подозревать, что ее бедная мать рехнулась.
– Том, – сказала она, когда они оба вышли из отцовской комнаты: – мы должны постараться объяснить отцу, что случилось, прежде чем он сойдет вниз; но надобно постараться удалить матушку: она еще скажет что-нибудь неостроумное. Попроси Кассию позвать ее вниз и занять чем-нибудь в кухне.
Кассия была ловка на это дело. Объявив твердое намерение оставаться до выздоровление господина с жалованьем или без жалованья, говорила она, она находила некоторое вознаграждение в том, что управляла и ворочала своей барыней, браня ее за запачканное платье, или за то, что она целый день ходит в одном и том же чепчике, или же за измятый вид; словом, это беспокойное время было для Кассии чем-то в роде продолжительных сатурналий; она пользовалась неограниченною свободой бранить своих господ. На этот раз, нужно было внести сушившееся белье, и ей любопытно было знать, может ли одна пара рук справиться со всею работой в доме и на дворе; по ее мнению мистрис Теливер не мешало бы надеть шляпку и воспользоваться случаем подышать свежим воздухом, а заодно исполнить эту маленькую услугу. Мистрис Теливер с покорностью поспешила вниз. Повиноваться приказанием прислуги было последним остатком ее власти; скоро и совсем не будет прислуги, чтоб бранить ее.
Мистер Теливер только что встал с постели и отдыхал в покойном кресле, а Магги и Том сидели около него, когда Лука вошел в комнату и предложил помочь своему барину сойти вниз.
– Постой, постой, Лука, присядь-ка на минуту! – сказал мистер Теливер, указывая палкой на стул и вперяя в него свои взоры с выражением, которое мы так часто встречаем у выздоравливающих и которое напоминает взгляды ребенка доверчиво-смотрящего на свою няньку.
И действительно, Лука не одну ночь провел у изголовья своего барина.
– А что, как вода теперь действует? – спросил мистер Теливер: – Дикс ее не запружает больше – а?
– Никак нет-с, сударь, все благополучно.
– Я так и думал: он нескоро посмеет это сделать после того, что Райлэ его усмирил. Я-то и говорил Райлэ… я ему говорил…
Мистер Теливер наклонился вперед, опустил руки на ручки кресла и устремил глаза к полу, как бы ища что-нибудь; казалось, он хотел уловить какое-то воспоминание, ускользавшее из его памяти; он походил на человека, который борется с одуряющим действием какого-нибудь зелья. Магги бросила на Тома взгляд немого отчаяние. Рассудок их отца блуждал далеко от настоящего, которое должно было болезненно отозваться в его возвращавшемся сознании. Том готов был убежать из комнаты: он не мог хладнокровно выносить этого мучение; в этой раздражительности резко обнаруживалось различие между юношей и девушкой, мужчиной и женщиной.
– Батюшка! – сказала Магги, положив свою руку на руку отца: – разве вы не помните, что мистер Райлэ уже умер?
– Умер? резко – спросил мистер Теливер, глядя с удивлением ей в глаза.
– Да, он умер, уже с год назад, от удара. Я помню, вы говорили, что вы должны выплатить за него какие-то деньги. Он оставил дочерей в очень плохом состоянии; одна из них получила место учительницы в пансионе мисс Фирнис, у которой я воспитывалась – помните?…
– А? неуверенно произнес ее отец, продолжая смотреть прямо ей в глаза; но когда Том заговорил, он стал глядеть на него тем же вопросительным взглядом; казалось, его удивляло присутствие молодых людей; он не узнавал их; это не были знакомые лица девочки и юноши какими он помнил их в прошлом.