Вдруг шум отворенной калитки и скрип шагов по песку пробудили ее от мечтаний. Человек, который вошел, не был Том; на нем была фуражка из тюленьей кожи и синий плисовый жилет; он нес на спине мешок, и пестрый бульдог, с наружностью, не вселявшей большего доверия, следовал за ним.
– А, это ты, Боб! самодовольно улыбнувшись, вскричала Магги, вскочив со стула. Великодушие Боба еще было свежо в ее памяти. – Как я рада тебя видеть! – Благодарю вас, мисс, – сказал Боб, приподымая фуражку и открывая сиявшее радостью лицо; но тут же, сконфузившись, опустил глаза, нагнулся к собаке и сердитым голосом прикрикнул на нее: «Пошла вон, ну! Ах, ты стерва!»
– Брат еще не пришел домой, Боб, – сказала Магги: – он днем всегда ходит в Сент-Оггс.
– Хорошо, мисс, – отвечал Боб: – я бы очень был рад видеть вашего брата, но я не за этим теперь пришел. Взгляните сюда!
Боб снял с себя мешок, положил его на порог двери и с ним вместе пачку маленьких книг, связанных веревкой. Оказалось, однако ж, что он не этим хотел привлечь внимание Магги, но свертком, принесенным им под рукой и завернутым в красный платок.
– Посмотрите, – сказал он опять, кладя красный сверток на остальные и развертывая его: – посмотрите, мисс, мне попались какие книги. Я думал, не пригодятся ли они вам вместо тех, которые вы потеряли. Я слышал, кажется, вы говорили, они были с картинками. Ну, а что касается картинок, взгляните-ка сюда!
Сдернув красный платок, он открыл старинный кипсек и шесть или семь номеров «Галереи портретов» в королевском octavo. На первом плане виднелся портрет Георга Четвертого, во всем величии его сплющенного черепа и громадного галстука с полным титулом внизу.
– Вот смотрите: всякие господа. Боб начал вертеть листы с некоторым увлечением: – все с разными носами; ишь, одни плешивые, а другие в париках; из парламента все господа – я полагаю. А вот, – прибавил он открывая кипсек: – глядите: вот вам дамы, одни в локонах, а другие с гладкими волосами. Вот эта голову на сторону держит да смеется, а вот эта будто плакать хочет. Глядите-ка сюда: на земле сидит, за воротами – ишь ты, разодета как! точно как те дамы, которых я видел в Олд-Голле, когда они из карет вылезали. Ей-богу, эти франты все придворными смотрят! Я сидел вчера за полночь и все на них любовался – право так, до-тех-пор, пока они сами стали на меня глядеть из картин, точно будто хотели понять мой разговор. Да, впрочем – я бы не знал, что им сказать. Вы бы с ними лучше объяснились, чем я, мисс. Лавочник – сказал мне: он знает толк в картинках, что они первый сорт.
– И вы их для меня купили, Боб? – сказала Магги, глубоко тронутая его вниманием. – Как это мило с вашей стороны! Но я боюсь, вы очень дорого за них заплатили.
– Нисколько! – отвечал Боб. – Я готов за них втрое дать, если они могут сколько-нибудь заменить тех, которые у вас пропали, мисс. Я никогда не забуду, как вы тосковали, когда книги были увезены – я это помню, как будто я видел все это где-нибудь на картине. Ну, а когда я увидел в лавке книгу с этой дамой, которая так печально смотрит, и у которой глаза похожи на ваши – вы извините мою смелость, мисс – я подумал, что хорошо сделаю, если куплю ее вам… Ну, а с ней вместе я купил вот и эту, с господами. Ну, а потом (тут Боб поднял маленькую связку книг) я думал, может, вы тоже полюбите печатанные так же, как и картинки, ну, вот я и эти захватил. Взгляните, как они полны печати. Ну, я и думал, что с другими-то, с хорошими-то, они и пригодятся. Я надеюсь, вы их возьмете от меня и не скажете, что вам их ненужно, как мистер Том сделал с соверенами.
– Нет, я этого не скажу, Боб, – сказала Магги. – Я вам очень благодарна, что вы обо мне подумали и были так добры ко мне и Тому. Я не помню, чтоб кто-нибудь мне сделал такое удовольствие. У меня немного друзей, которые обо мне заботятся.
– Заведите собаку, мисс: они гораздо лучшие друзья, нежели крещеные люди, – сказал Боб, спуская с плеч мешок, который он было поднял с намерением поспешно удалиться, потому что он чувствовал значительную неловкость, разговаривая с такою молодою девушкою, как Магги, хотя, отзываясь о себе, он всегда говорил, что у него язык болтал без умолку, когда он раз начинал говорить.
– Я не могу вам отдать Мумиса: он не пойдет от меня; он меня слишком любит, – Ну, что Мумис, что ты на это скажешь, мошенник? (Мумис отложил до другого раза излияние своих чувств, а теперь только помахал хвостом), но я вам достану щенка, Мисс, а теперь до свиданья.
– Нет, благодарю вас, Боб, у нас есть дворовая собака и. я не могу держать еще другую, для себя.
– Эх, жалко! а то у меня на примете щенок, если вам все равно, что он нечистой крови. Его мать играет в собачей комедии – необыкновенно-умная собака! Она вам своим лаем больше расскажет, нежели другие ребята, болтая языком с утра до вечера! Есть тут один парень – горшки разносит: не важное ремесло, так себе, как всякое разнощицкое – что говорит: «Тоби просто ублюдок, не на что посмотреть». А я ему сказал: «Ты, братец, сам ублюдок. Нечего нос-то задирать; твой отец да мать тоже не из кровных были», не потому, чтоб я особенно гнался за кровными, а так, просто, не люблю, чтоб псы друг на друга зубы скалили. Доброго вечера, мисс, прибавил Боб, поспешно подымая на плечи свой мешок и чувствуя, что язык его расходился и забыл всякую дисциплину.
– Не зайдете ли вы когда-нибудь вечерком, повидаться с братом, Боб? – сказала Магги.
– Непременно, мисс, благодарю вас, зайду непременно. Вы ему передайте мой поклон, пожалуйста. Эх! он молодец-мужчина, мистер Том; он меня порядочно перерос.
Мешок опять был спущен на землю; крючок на палке как-то не приходился, как следует.
– Вы Мумиса не называете псом – я надеюсь? – сказала Магги, хорошо угадывая, что всякое внимание, оказанное Мумису, будет крайне приятно его хозяину.
– Нет, мисс, далеко от этого, – сказал Боб с презрительной улыбкой. – Мумис отличная собака; вы такой не встретите по всему Флосу – я это знаю: я не раз на барке езжал вдоль по нем. Не бойсь, все прохожие останавливаются, чтоб на него полюбоваться; а Мумис немного обращает внимание на прохожих – нет! он знает свое дело. Мое почтение!
Выражение физиономии Мумиса, которое обыкновенно оставалось равнодушно ко всему постороннему, казалось, в этот раз сильно подтверждало похвалу, высказанную на его счет.
– Он ужасно сердито смотрит, – сказала Магги. – Что, можно его погладить?
– Ах, Конечно! Благодарю вас за это. Он знает приличия; Мумис умеет себя вести в обществе. Он не из таких, которых можно пряником сманить – нет; он скорей вора пронюхает, нежели пряник – право так. Я иногда с ним часами целыми разговариваю, когда гуляю в пустых местах; и если мне случится напроказить, я ему всегда все расскажу. У меня нет секретов, которых бы Мумис не знал. Он и о моем персте все знает.
– О вашем персте? Что это такое, Боб? – сказала Магги.
– А вот это кто, мисс, – отвечал Боб, скорчив гримасу и выкинув одну из тех штук, которые так резко отделяют обезьяну от человека: – он делает дело, когда я отмериваю фланель – видите ли. Я ношу продавать фланель, потому что это легкий и, вместе с тем, дорогой товар; ну, а мой перст тут себя и показывает. Я перстом-то прихлопну на одном конце, а отрежу с другого, а старухам это невдогад.