С треском вылетела оконная рама, и ее обломки угодили в поле действия «комариной плеши». На скате появилась Ангелина. Садовников попытался карабкаться проворнее, но не тут-то было. Черепица поехала под ногами, и вместе с ней – сталкер. В один миг он оказался на той же высоте, что и преследовательница.

Ангелина ударила Садовникова скрюченной пятерней в поясницу. В ее пальцах оказался лоскут, выдранный из футболки, вместе с куском кожи сталкера. Почти сразу бестия изогнулась и впилась зубами Садовникову в плечо. Сталкер, наплевав на то, что нужно как-то держаться, выдернул лист черепицы и принялся бить существо по голове и шее. А затем рванул изо всех сил вверх по склону, частя руками и ногами.

Голень сдавило железным обручем. Садовников оглянулся: Ангелина по-прежнему была рядом, крепко держала его за ногу. Она тяжело дышала, то и дело заходясь отрывистым смехом. В ее стеклянных глазах сталкер прочитал свой приговор.

Грянул выстрел. Ангелина застыла. Затем судорожно, под хруст костей, выгнулась, потянулась к спине, словно собралась поправить застежку лифчика. Садовников рывком развернулся и ударил существо двумя ногами.

Ангелина сорвалась со ската, перевернулась на краю через голову. Там, внизу, ее ждала ненасытная глотка «комариной плеши».

Садовников, распластавшись на скате, полез за сигаретами. Кое-как прикурил дрожащими руками. Голова кружилась, и сил не оставалось совсем. Хоть прыгай вслед за Ангелиной. Наверху, обнимаясь с асбестовой трубой, что-то тараторил Виталик.

– Сейчас, Костыль! Сейчас организую лестницу! – прокричали во дворе.

Он осторожно поглядел вниз.

Седобородый человек, стоящий возле гаража, чувствовал себя явно не в своей тарелке. Это было непривычное для него ощущение, поэтому седобородый психовал и постоянно шипел указания своему помощнику.

Помощник суетился. Автомат на длинном ремне стучал его по спине. Вот мужичок побежал в одну сторону, затем кинулся к открытым воротам гаража.

Шимченко и Филя.

Садовников подумал, что он сошел с ума и у него галлюцинации. Как могли две кабинетные крысы оказаться в глубине Зоны? Бред, да и только…

Но вот в край крыши уперлась приставная лестница.

Значит, не бред. Садовников подал знак Виталику спускаться, и мальчишка с опаской встал на скат.

Не всегда выходит так, что сталкер сталкера видит издалека. Проводника сенатора Садовников заметил в последнюю очередь. Он стоял у стены гаража и с любопытством глядел вверх.

Не он, а она.

Гаечка.

Садовников подумал, что Зона точно на него «положила глаз». А может, это потешалось над ним само мироздание.

Глава двенадцатая

11 сентября 2015 г.

Новосибирская Зона Посещения,

особняк сенатора Шимченко

Гаечка выглядела нездорово: побледнела, осунулась, под глазами залегли тени. И все же она была живой и бодрой. Слишком живой для человека, которого недавно объявили покойником. И слишком бодрой, учитывая, что несколько дней назад ей прострелили навылет грудную клетку.

– Что ты, Костыль, все смотришь? – спросила, усмехаясь, Гаечка. – Думаешь, сон снится? Вот, иду по твоим стопам – согласилась сотрудничать с представителем власти.

– Жива – и слава богу, – сурово ответил Садовников. Его сильно трясло – как после жуткого похмелья.

Нервы и адреналин выходили боком. Хотелось завернуться в одеяло, выпить чего-нибудь горячего и отключиться, подобно машине с севшей батареей. Он бы о многом расспросил свою бывшую стажерку, но общаться с Гаечкой сейчас – означало взвалить на себя неподъемную эмоциональную ношу. Потом! Потом у них будет вдоволь времени, чтобы все обсудить…

– Я, кажется, еще и с «экзо» слезла, – похвасталась она.

– Поздравляю. Новая жизнь впереди.

Садовников показал бывшей стажерке кулак с поднятым вверх большим пальцем. Затем перешел к сенатору. Шимченко прижимал к груди сына и рассеянно гладил его вихрастый затылок. Сам же задумчиво глядел вглубь «комариной плеши», где багровели свежие пятна.

– Это была моя жена? – спросил он, не поворачиваясь к сталкеру.

– Да, – ответил Садовников. – Можете считать это разводом.

Шимченко обернулся. Солнечный свет отразился в линзах очков. Наверное, первым порывом сенатора было поставить сталкера на место… но он снова посмотрел на сына и не дал волю гневу. Садовников извлек из-под футболки липкую от пота голубую папку:

– Это может быть вам интересно.

И он не ошибся. Сенатор освободил Виталика из объятий, жадно схватил папку и принялся переворачивать страницу за страницей, просматривая текст по диагонали. Подошел Филя, в его руках был обрезок алюминиевой трубы.

– Держи вот, – он протянул обрезок сталкеру. – Вместо трости сгодится. Выберемся из Зоны – купишь себе палисандровую. И «порш» на сдачу.

– Не умею я водить машину, – сказал Садовников, пробуя новую трость: она была слишком легкой, неухватистой и хлипкой.

– Значит – купишь вместе с водителем! – хохотнул Филя и хлопнул сталкера по спине, заставив того зашипеть от боли.

– Филя! – рявкнул Шимченко. – Принеси чего-нибудь… – Он показал жестом будто поджигает спичку.

– Папа. – Виталик дернул сенатора за рукав ветровки. – Пообещай, что ты возьмешь Костыля на работу!

– А он и так – мой сотрудник, – ответил Шимченко.

– Костыль сделает из меня настоящего сталкера! – убежденно произнес мальчишка.

Сенатор натянуто рассмеялся, положил руку сыну на плечо:

– Виталька! Не надоело тебе? У меня от Зоны – мурашки по коже. Как ты продержался здесь столько времени? Это – чудо. Настоящее чудо. И теперь ты говоришь, что собрался стать сталкером? Совсем не думаешь о старике-отце.

– Дети… – Садовников хмыкнул. – Нам еще предстоит долгий путь к Периметру.

– Действительно. – Шимченко кивнул. – Виталька, давай для начала выберемся отсюда, а потом хорошенько все обсудим.

– Но, пап…

– Ты уже парень взрослый… возмужал-то как! – Шимченко заулыбался, любуясь отпрыском. – И, думаю, сам сможешь решить, что тебе в этой жизни нужно.

– Ну ладно, – согласился Виталик, хотя по его лицу было видно, что он не особенно поверил отцу. – Спасибо, пап.

Подошел Филя с цинковым ведром и канистрой, от которой несло бензином. Сенатор принялся комкать страницы с компроматом и отправлять в ведро.

– Можно же было в «плешь» бросить, – пробурчал Садовников.

– Не доверяю я «плеши», – ответил сенатор, шелестя бумагой. – Что такое «плешь»? Ты знаешь? Я – нет. Сегодня она здесь, а завтра – там.