– Вы собираетесь взять деньги, если он их принесет?
– Он их не принесет.
– Значит, вы намерены убить его.
– Я пока еще не знаю.
Анжелина удивленно вскинула темную бровь. Курц подошел поближе и присел на край ее письменного стола, сделанного из розового дерева.
– Я еще раз спрашиваю вас: какие у вас цели? Что вы рассчитываете вынести из этой передряги для себя лично?
Она с минуту изучающим взглядом смотрела ему в лицо.
– Вы знаете, чего я хочу.
– Смерти Гонзаги, – сказал Курц. – Э-э… нейтрализации вашего брата. Но чего еще?
– Я хотела бы когда-нибудь восстановить семейство, но с другими ориентирами и приоритетами. А пока что я намереваюсь сделаться лучшим вором в штате Нью-Йорк.
– И чтобы вы смогли сделать обе эти вещи, вас нужно оставить в покое.
– Да.
– А если я помогу вам добиться этого, вы оставите меня в долбаном покое?
Анжелина Фарино Феррара заколебалась всего лишь на секунду.
– Да.
– Вы распечатали тот список, о котором я просил? – осведомился Курц.
Анжелина открыла ящик и извлекла оттуда три листа бумаги, соединенных скрепкой. На каждой странице были колонки фамилий и суммы в долларах.
– Мы не можем никак использовать эту информацию, – сказала она. – Если я обнародую ее, Пять Семейств разделаются со мной в течение недели. Если ее вытащите вы, то не проживете и дня.
– Ни вы, ни я не станем оглашать эти сведения, – успокоил ее Курц. И он посвятил ее в последнюю версию своих планов.
– Иисус, – прошептала Анжелина. – А что понадобится вам сегодня вечером?
– Транспорт. И, если у вас найдется, пара портативных раций, знаете, таких, с наушниками? Они не так уж необходимы, но могут оказаться полезными.
– Найдется наверняка, – сказала Анжелина. – Но ведь они годятся на расстояние не больше мили, плюс-минус немножко.
– Этого хватит.
– Что-нибудь еще?
– Те наручники, в которых вы держали Марко.
– Еще?
– И сам Марко. Мне придется взять с собой кое-что тяжелое.
– Вы собираетесь дать ему оружие?
Курц помотал головой:
– Он может взять с собой нож, если захочет. Я не стану просить его ввязываться в перестрелку, так что ему вовсе незачем вооружаться до зубов. Скорее всего, там, в этом темном доме, и без того оружия окажется больше, чем достаточно.
– Что еще?
– Теплое белье, – сказал Курц. – Хорошие кальсоны, если, конечно, они у вас найдутся.
– Вы шутите?
Курц помотал головой:
– Может быть, там придется долго ждать, а это место холоднее, чем сосок ведьмы.
После этого он отправился в библиотеку. Джон Веллингтон Фрирс сидел на обтянутом мягкой кожей стуле, а перед ним на оттоманке стоял открытый ящичек. От фотографий мертвых детей отражался мягкий свет галогенового светильника. Курц подумал, что одной из запечатленных убийцей жертв была дочь Фрирса Кристал, но он не стал ни смотреть на снимки, ни задавать вопрос об этом.
– Вы могли бы уделить мне минуту? – спросил Курц.
Фрирс кивнул. Курц взял точно такой же стул и уселся напротив скрипача.
– Мне необходимо поговорить с вами о том, что должно произойти с Хансеном, – сказал Курц, – но сначала я хочу задать вам личный вопрос.
– Не стесняйтесь, мистер Курц.
– Я видел ваши досье. Все заведенные на вас досье. Арлена вытащила из Сети такую информацию, которую обычно держат за семью замками.
– А-а, – протянул Фрирс, – рак. Вас интересует мое заболевание?
– Нет. Меня интересуют два срока, которые вы отслужили во Вьетнаме в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.
Фрирс удивленно заморгал, а потом улыбнулся:
– Но почему это могло заинтересовать вас, мистер Курц? Шла война. Я был молодым человеком. В армии служили сотни тысяч молодых людей.
– Сотни тысяч парней попали на войну по призыву. А вы вступили в армию добровольно, выучились на сапера и специализировались на обезвреживании мин-ловушек. Ради Христа, скажите: почему вы так поступили?
Фрирс все еще продолжал чуть заметно улыбаться:
– Почему я специализировался в этой области?
– Нет. Почему вообще вы добровольно пошли на войну? Вы уже получили диплом в Джулиарде и успели пару лет отучиться в Принстоне. У вас была высокая категория резервиста, я проверял. Вы вообще не должны были служить в армии. И вы отправились на войну добровольцем. Вы рисковали своей жизнью.
– И руками, – добавил Фрирс, подставив руки с вытянутыми пальцами под луч галогеновой лампы. – Которые в те дни значили для меня неизмеримо больше, чем сама жизнь.
– Почему же вы туда отправились?
Фрирс поскреб подбородок, прикрытый подстриженной курчавой бородкой.
– Если я возьмусь за объяснения, мистер Курц, то не обессудьте, возможно, вам придется чуточку позевать от скуки.
– Ничего. У меня есть немного времени.
– Хорошо. Я поступил в Принстон, намереваясь изучать философию и этику. Одним из моих преподавателей был доктор Фредерик.
– Пруно.
Фрирс скорчил страдальческую гримасу:
– Да. Во время первого года моего обучения в Принстоне доктор Фредерик рассказал об одном только что начатом исследовании, которое он проводил вместе с Лоуренсом Кольбергом, профессором из Гарварда. Вы слышали о нем?
– Нет.
– О нем мало кто слышал. Профессора Кольберг и Фредерик только-только начали свое исследование, целью которого была проверка теории Кольберга. Он предполагал, что люди проходят через определенные стадии морального развития точно так же, как проходят через стадии развития, описанные Пиаже. Вы слышали о Жане Пиаже? [47]
– Нет.
– Не имеет значения. Пиаже доказал, что все дети проходят через различные стадии развития – скажем, проявления способности сотрудничать с другими, к чему большинство детей приходит в возрасте детского сада. А Лоуренс Кольберг считал, что люди – не только дети, но все люди без исключения – также проходят через дискретные стадии морального развития. Поскольку профессор Фредерик преподавал и философию и этику, он очень интересовался исследованием, начатым Кольбергом, и именно этой теме был посвящен наш семинар.
– Очень хорошо.
Фрирс вздохнул, поглядел на омерзительные фотографии, лежащие на оттоманке, собрал их в ящичек и закрыл крышку.