Приносят заказ. Карл посыпает омлет солью и перцем.
— Алабама… А вы далеко забрались. Хотя, наверное, и Сан-Франциско можно полюбить.
— Привыкла.
— В вас есть что-то загадочное.
— Я кое-кого ищу.
— Кого?
— Маленькую девочку. Она пропала на Ошен-Бич в июле.
Его лицо меняется. Узнавание. Жалость.
— Я что-то об этом слышал. Эмили, кажется? Так ее звали?
— Эмма. Ее зовут Эмма.
— Сочувствую. Наверное, это ужасно. Представить себе не могу.
— Вы там были.
— Не понимаю…
— В тот день, когда Эмма пропала, вы были там, на парковке. Я запомнила машину. У желтого «шевроле» горели фары. Сначала хотела обратить на них ваше внимание, но потом передумала. Вы были заняты чтением.
Карл ставит чашку с кофе на стол, смотрит на меня, и вдруг его осеняет.
— Вы подумали, что я…
Неловко ерзаю.
— Мы прошли в двух шагах от вас.
— И до сих пор ждали, что я вернусь?
— Да.
— И что?
— Просто должна была удостовериться.
— На вашем месте я бы сделал то же самое.
— Вы что-нибудь помните? Видели что-нибудь подозрительное? Кого-нибудь подозрительного?
— Нет, не помню. Этот год вообще выдался неудачный, многое пошло кувырком.
— Подумайте. Вспомните хоть что-нибудь. Суббота, двадцать второе июля. Половина одиннадцатого утра. Холодный день, густой туман.
Карл сосредоточивается, а потом качает головой:
— Нет, простите.
— Ну пожалуйста. — Мой голос взмывает вверх, в нем звучит отчаяние.
Отец семейства недоуменно косится в нашу сторону. Его старший сын намазывает маслом хлеб для сестренки, а мать запихивает в сумочку пакетики с сухими сливками и сахаром. Понижаю голос:
— Хоть что-нибудь… Припомните хоть что-нибудь…
— Прошло уже несколько месяцев. А впечатлений столько…
Вместо возвращения на парковку по асфальтированной дорожке разуваемся и бредем по пляжу. Обжигающе-ледяная вода бурлит вокруг наших щиколоток. Возле скал кричат тюлени.
— У меня квартирка в Стоктоне, — говорит Карл. — Одна комната, с видом на залив. В первую ночь после приезда я слушал, как орут эти твари, и никак не мог понять, что это такое. Как будто где-то лаяла целая свора собак. Наконец выяснилось — тюлени. Не высыпался неделями и все корил себя за огромную ошибку, переехав сюда. А потом просто перестал обращать на них внимание. Теперь, когда навещаю сына в колледже, сна ни в одном глазу. Тишина просто с ума сводит.
— Наверное, со временем привыкнете и к тишине.
На покрывале у воды сидит женщина, говорит по мобильнику и наблюдает, как ее муж окунает в воду голенького хохочущего младенца.
— Вы хорошо помните лицо Эммы? — спрашивает Карл. — Оно не расплывается перед вашими глазами?
— Нет.
— А я уже начинаю забывать облик жены. Когда закрываю глаза, могу вспомнить ее прическу, цвет глаз, сережки. А целиком лица не помню. Бегу к шкафу, достаю фотографию и сразу вспоминаю, но уже через день все начинается сначала. А еще перестал слышать ее голос.
— Может быть, забвение — это нечто вроде адаптации, — говорю. — И спустя какое-то время, если мы не видим и не слышим любимого человека, его отсутствие перестанет причинять столь сильную боль.
— В одной песне Тома Петти есть строчка… — говорит Карл, осторожно отбрасывая в воду морского ежа. — Смысл такой: хорошие времена всегда помнишь чуть-чуть лучше, чем плохие.
Он откашливается и начинает напевать. Узнаю песню «Когда моя девочка вернется». Хотя помню только слова и не помню музыки, тем не менее уверена, что Карл слегка фальшивит.
Книги Нелл лежат на столике у кровати высокой горкой. Когда мучает бессонница, я их листаю, делаю выписки и упорно ищу способ освежить память.
В 447 году до н. э. греческий поэт Симонид проявил уникальные мнемонические способности. Это произошло случайно — на празднике, устроенном богатым горожанином по имени Скопас. На празднике Симонид прочел длинную поэму, отчасти посвященную Скопасу, а отчасти — богам Кастору и Поллуксу. Богач, не желавший делить славу с богами, отказался заплатить Симониду.
Чуть позже поэту передали, что его вызывают на улицу два молодых человека. Лишь потом Симонид понял — Кастор и Поллукс явились во плоти, чтобы спасти ему жизнь. Как только поэт покинул здание, рухнула крыша. Тела погибших оказались настолько изуродованы, что родственники Скопаса и его гостей никого не могли опознать. Симонид тем не менее сумел вспомнить, в каком порядке гости сидели за столом. Так родился знаменитый метод локализации. Он прост: представьте себе некое реальное или воображаемое место — к примеру, дом со множеством помещений и мебели, — а потом мысленно расположите объекты, которые хотите запомнить, в определенной логический последовательности. Затем идите по этому воображаемому дому и отмечайте по пути их местонахождение.
В эпоху Ренессанса Джулио Камильо из Болоньи сделал следующий шаг в этом направлении, преподнеся в подарок королю Франции нечто удивительное, названное им «театром памяти». Он заключал в себе маленькие коробочки, детали орнамента и фигурки. Камильо полагал, что, оперируя предметами и соотнося с ними различные образы и слова, можно вспомнить абсолютно все. Если верить Камильо — всякий, кто проведет два часа в «театре памяти», окажется способен рассуждать на любую тему, как Цицерон.
Ш. — человек, не умевший забывать, — никогда не слышал о Симониде и методе локализации. И все-таки, получив от врача список объектов и названий, смог предпринять мысленную прогулку по улице Горького в Москве. Совершая это воображаемое путешествие, Ш. соотносил слова и образы с определенными точками в пространстве, будь то витрины магазинов, памятники, фасады домов. Воспроизведение информации свелось всего лишь к способности вообразить определенную картину и локализовать ее. К несчастью для Ш., ему хотелось не вспомнить, а забыть.
Ночью, после прочтения о «театре памяти» Камильо, мне снится, будто я приближаюсь к огромному зданию, стоящему в чистом поле. Здание белое, без окон, с большой дверью в форме арки. Войдя, оказываюсь в запутанном лабиринте комнат, каждая из которых заполнена всяческими предметами — вазами, статуями и ящиками разного размера, сделанными из дерева, серебра и нефрита.
Медленно иду по комнатам, приподнимая и переворачивая все кувшины. Оттуда высыпаются камушки и пластмассовые бусины, буквы алфавита, смятая бумага, скрепки и булавки, обломки раковин и щепки. Вижу золотую лягушку, что прыгает от меня, едва успеваю к ней притронуться, и полусъеденный красный леденец. Открываю коробки и ищу, ищу, но нахожу только абсолютно ненужные вещи. Все они очень малы и не имеют ничего общего с Эммой. Не нахожу ключа, который ищу, и продолжаю бродить по комнатам, дабы не упустить ни единого шанса.