О, до чего же Грегори хотелось обсудить свой взгляд на жизнь с Лестатом! Поговорить о том, как именно технический прогресс влияет на судьбы вампиров во всем мире. А взять хоть тот же Интернет, связующий всю планету! Да программа Бенджи Махмуда, ведущего передачи прямо из этого дома, – это ведь только начало!
Быть может, наконец и у вампиров появится своя база данных? И тогда любой из них, вне зависимости от возраста, места нахождения и оторванности от остальных, сможет отыскать тех, кого утратил, кто был ему дорог. Вампиры смогут соприкоснуться с теми, кто до сих пор был для них лишь легендой! Когда же, когда?
А стекло? Посмотрите только, что сталось с миром благодаря изобретению стекла, развитию и усовершенствованию методов работы с ним! Очки, телескопы, микроскопы, толстое листовое стекло, стены из стекла, стеклянные дворцы и небоскребы! Стекло преобразило архитектуру современного мира. А благодаря его доступности и широкому распространению произошла и настоящая революция в науке!
(Грегори усматривал глубокую иронию, чтобы не сказать, высший смысл, в том, что великой Акаше отсек голову огромный пласт разбитого стекла. В конце концов, бессмертные шести тысяч лет от роду неимоверно сильны и крепки – навряд ли царице – или самому Грегори – удалось бы отрубить голову обычным топором. Однако здоровенный осколок листового стекла оказался достаточно остер и тяжел, чтобы отделить голову Акаши от туловища. Случайность, да, но вот уж воистину – очень, очень странная.)
Ну ладно, допустим, группа «Красноречивых», как они себя называли, была создана не из специалистов в области социальной и экономической истории. Но уж верно, такие чуткие романтики, как Мариус с Лестатом, заинтересуются мнением Грегори о прогрессе, особенно же – его теорией о наступлении Эры Вампиров – пользуясь выражением Мариуса, Золотого Века бессмертных.
Настанет время – и они непременно встретятся!
И хотя Грегори твердил себе, что его пыл ребячлив, наивен и даже смешон, но его почти навязчиво тянуло к Луи и Лестату. Особенно – к Лестату.
В некоторых аспектах Луи был увечным скитальцем, и хотя за последние несколько десятков лет наконец пришел в себя, но фамилия Лестата не зря означала «Львиное сердце». Грегори всей душой хотел узнать его поближе.
Подчас ему казалось, что Лестат – тот самый бессмертный, которого он ждет с самого начала времен. Тот, с которым можно будет обсудить бесчисленное множество накопленных за шесть тысяч лет наблюдений о вампирах и человеческой истории. Еще не зная Лестата, Грегори уже полюбил его.
Он прекрасно осознавал свои чувства. И когда Зенобия с Авикусом поддразнивали его на этот счет или Флавий говорил, что его, мол, это беспокоит, Грегори ничего не отрицал. И не оправдывался. Хризанта понимала. Она всегда понимала его страстные увлечения. И Дэвис тоже все понимал. Дэвис, его нежный чернокожий спутник, спасенный из бойни, что последовала за концертом Лестата – Дэвис тоже все понимал.
– На сцене он казался богом, – рассказывал Дэвис о Лестате. – Мы все его любили, обожали, преклонялись перед ним! Казалось – ничто не в силах его укротить, ни теперь, ни потом.
И все же что-то укротило Лестата, остудило в нем пыл. Демоны ли, которых породил он сам, духовное ли истощение… Грегори страстно хотелось знать, в чем дело, хотелось выразить сочувствие, поддержать, помочь…
Он втайне вел поиски по всему миру, пытаясь найти Лестата. Не раз подбирался почти вплотную к нему, украдкой наблюдал за ним, дивясь тому, какой неукротимый гнев и жажда одиночества обуревают легендарного вампира. И всякий раз Грегори отступал, уходил в тень, не в силах навязывать свое общество тому, по ком сох издалека. Разочарованный, пристыженный, он неизменно уходил прочь.
Два года назад, в Париже, он подобрался к Лестату так близко, что видел его во плоти – вихрем примчался из Женевы при первых же слухах о его появлении. Но так и не посмел приблизиться, обратиться. Только истинная любовь способна породить такие внутренние противоречия, такую тоску, такой страх.
Вот и сейчас Грегори испытывал ровно такую же робость, такое же нежелание предстать перед нью-йоркской группой вампиров из «Врат Троицы». Не мог забросить пробный шар. А вдруг он предложит им свою дружбу, а они отвергнут ее? Нет! Эти существа слишком много для него значили. Время еще не пришло. Нет, не пришло.
За последние годы лишь одному вампиру удалось выманить Грегори из-под завесы анонимности: Фариду Бансали, врачу из Лос-Анджелеса. И тому имелась самая что ни на есть веская причина. Фарид буквально заворожил Грегори: он в некотором роде был ровно так же уникален (если можно сравнивать по степени уникальности), как и поэты-романтики Луи и Лестат. Грегори еще не приходилось встречать среди современных вампиров врачей!
В далеком прошлом, конечно, и среди бессмертных встречались примитивные знахари или алхимики. Однако все из них, получив Темный Дар, теряли какой бы то ни было интерес к научным исследованиям. Оно и неудивительно – тысячи лет, до возникновения настоящей науки, пределы познаваемого были очень и очень узки.
Магнус, великий парижский алхимик, служил превосходной иллюстрацией этого правила. Когда он был уже очень стар и согбен под гнетом лет, тщеславный Рошаманд, правивший в те времена всеми бессмертными Франции, отказал ему в Даре Крови: Рошаманд ни за что в жизни не допустил бы в ряды вампиров уродливого калеку. Преисполнившись горечи и злобы, обиженный отказом Магнус умудрился похитить Кровь у одного юного последователя Рошаманда по имени Бенедикт. Магнус связал его и на рассвете высосал из него кровь, после чего без чувств повалился на тело такого же бесчувственного создателя поневоле. Пробудившись ввечеру, Бенедикт так ослаб, что не сумел ни порвать путы, ни даже позвать на помощь. Нетрудно представить, как потрясло весь вампирский мир это ловкое воровство! Доселе никто и не слыхивал ни о чем подобном! А вдруг другие смертные осмелятся повторить эту дерзкую выходку? Впрочем, мало кому выпал бы такой шанс. Немногие вампиры допускали ту же ошибку, что мягкосердечный Бенедикт, и открывали смертному «другу» местонахождение своего дневного пристанища.
Но потом Магнус, этот поистине революционный мыслитель, внезапно отвернулся от медицинских и алхимических познаний, скопленных за долгую человеческую жизнь, затворился в башне в предместьях Парижа и предавался там горьким размышлениям, пока не сошел с ума. Единственным его настоящим достижением было похитищение Лестата и превращение того в вампира. Он завещал Лестату свою кровь, всю свою собственность и богатства.
О, сколько ошибочных, роковых решений!
И где теперь надменный Рошаманд? Где славные его последователи – прекрасная Алессандра, дочь Дагоберта Первого, и опозоренный, вечно терзающийся муками раскаяния Бенедикт? Неужели Алессандра и впрямь покончила с собой на костре в катакомбах под кладбищем Невинных Мучеников лишь из-за того, что вампир Лестат стремительно пронесся через привычный ей мир и уничтожил древнюю секту Детей Сатаны, что давно уже поработила и тело ее, и душу? Да, обычного костра хватило бы, чтобы пожрать тело Магнуса – но Алессандра жила на земле задолго до того, как Магнус вообще появился на свет, хотя не раз уже теряла и память, и здравый ум.