— Не береди хоть ты душу, и так тошно в режиме каждодневном ожидания. Придет время — скажут! — огрызнулся Дмитрий Федорович.
— Действительно, разве можно сравнивать тебя и их, — настойчиво продолжала жена наступать на больную мозоль.
— Да-а, чтобы сравнивать, нужно многое знать, а в нашей работе видеть, чувствовать и рисковать. Они — выпускники пока голые, в смысле опыта, — поддержал Поляков жену.
— Дождемся.
И все же он верил в свою звезду — как-никак, у него на счету была работа с нелегалами и проведено несколько вербовок иностранцев. Не каждый разведчик может похвастаться таким богатым профессиональным багажом.
Правда, он не видел время скорых перемен, но интуитивно чувствовал их принципиальное приближение.
* * *
Летом 1965 года с полковником Поляковым провел беседу старший офицер Управления кадров ГРУ. Он прощупал психологическое состояние офицера и для соблюдения проформы выяснил, не будет ли с его стороны каких-то доводов в отказе от поездки в загранкомандировку.
— Дмитрий Федорович, не засиделись ли вы в стенах «стекляшки»? (так в обиходе назвали здание центрального аппарата ГРУ. — Авт.), — спросил офицер кадрового аппарата.
Поставив положительную оценку состояния работы офицера, кадровик доложил непосредственному начальству свои выводы. Через неделю Полякова вызвал начальник Управления кадров и предложил должность военного атташе (ВАТ) в Бирме. Кандидат внешне спокойно согласился, хотя в душе играли фанфары — его планам суждено скоро сбыться!
Потом колесо «сватания» покатилось по известной дорожке. Выездная комиссия ГРУ и комиссия Инстанции в административном отделе ЦК КПСС дали добро на предлагаемую полковнику Полякову должность руководителя аппарата ВАТ в Бирме.
* * *
И вот она, «птица счастья радостного дня!»
3 ноября 1965 года он вылетает в Бирму в качестве военного атташе при посольстве СССР. Одновременно ему вменялась Москвой работа по руководству центром радиоперехвата в Рангуне. Сразу же по прилету новый руководитель быстро принял дела у своего предшественника и стал руководить аппаратом.
Офицеры резидентуры ГРУ уже через несколько дней почувствовали, что в советское представительство прибыл требовательный, даже с несколько жестким стилем руководитель. Говоря о характере Полякова, многие его сослуживцы отмечали в нем элементы грубости, а порой и хамства во взаимоотношениях с подчиненными, в то же время присутствовали вежливость и толерантность — с вышестоящим начальством, как с армейским, так и мидовским. Это добровольное перенесение страданий, когда приходилось заискивать перед начальством, сильно било по самолюбию нахрапистого офицера, но он вынужден был смирится во имя большой цели.
Как известно, двоедушные люди легко меняют свои правила поведения в коллективе. Так, бывший сослуживец Полякова по нью-йоркской резидентуре в шестидесятые годы генерал-лейтенант ГРУ в отставке Леонид Гульев рассказывал автору, что в отношениях с подчиненными офицерами Дмитрий Федорович не всегда был сдержан. Часто срывался на ругань и даже сквернословил в беседах и на совещаниях в заграничном аппарате ГРУ. Мог нагрубить, обругать офицера из-за сущего пустяка, что у многих порождало ненависть к нему. Даже за незначительную ошибку он буквально готов был затоптать в грязь любого офицера. Слова-паразиты: «коновал», «урод», «недоросль» часто слетали с его уст.
С другой стороны, автор книги «Сколько стоит продать Родину» Д.П. Прохоров, ссылаясь на интервью, данное автору близким генералу человеком на условиях анонимности, писал:
«…что в отличие от большинства других советских офицеров, завербованных ФБР и ЦРУ, Поляков не курил, почти не пил и не изменял жене».
Опять же, по словам близкого к семье Поляковых человека, ее глава, — «…был сдержанным, чутким и добрым семьянином, очень любил жену Нину и сыновей, совершенно не гонялся за деньгами, а в самой семье царил покой. Любил во всем порядок, а хаос называл тоже порядком, который людям непонятен».
Как говорится, сколько людей, столько и мнений.
В доме у Поляковых была большая фонотека, состоящая из пластинок, магнитофонных бабин и аудиокассет. Домашняя библиотека располагала множеством фотографий, книг разной тематики, а сам Поляков перед арестом начал писать что-то вроде мемуаров о своей многолетней службе. Наверняка он живописал только о своих «подвигах» на стезе военного разведчика, другую сторону жизни — предательство — можно было только вспоминать. Но ничто не меняется так часто, как прошлое, — его можно было истолковывать в разных ракурсах.
У каждого человека рано или поздно наступает время работы над ошибками, происходит переоценка ценностей. Однако свои «ошибки — преступления» он, естественно, не мог описать в воспоминаниях. Хотя к чужим откровениям, даже своих коллег, относился с критичной завистью, считая, что целью написания военных мемуаров, как правило, является не восстановление истины, а вторичное уничтожение противника и прославление себя. Именно в этом направлении и готовил он и свой «исторический опус».
Вот такие диаметрально противоположные оценки личности Полякова, написанные черной и белой красками, мы видим сегодня. Наверное, все же истина где-то посередине. Преображения людей на службе и дома бывают поистине фантастическими — неучтивость, холодность и хамство в одних условиях перемежаются с деликатностью, вежливостью и нежностью в других.
Мы любовь без боли не понимаем. И все же он был из той категории людей, которые, по меткому выражению Салтыкова-Щедрина, путали два понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство».
С мимикрией он был на «ты».
Но вернемся в Рангун.
* * *
Об обнаружении «Бурбона» американцами в Бирме существует две вполне правдоподобные версии: первая — советская и вторая — британская.
Версия первая.
Вскоре после прибытия советского офицера к новому месту службы от руководителя посольской резидентуры США в Рангуне в штаб-квартиру американской разведки в Лэнгли полетела шифрованная телеграмма. Адресована она была начальнику советского отдела ЦРУ Дэвиду Мерфи о том, что прибывший военный атташе СССР полковник Поляков проявляет необычно дружественное расположение к американским сотрудникам, особенно к тем, кто занимается разведывательной деятельностью. Пытается завязать с ними разговоры, что нетипично для советских офицеров такого ранга.
Взглянув на присланную фотографию советского военного атташе, Мерфи от неожиданности подпрыгнул и чуть было не воскликнул: «Эврика!» Он понял, что нашел наконец-то своего агента после почти годичного молчания. Это действительно дорогая находка для разведчика, потерявшего связь со своим агентом, тем более такой величины и стажа.
«Вот и считай — с судьбою вечного союза не бывает», — обрадовался он. Судьба послала ему того, кого он потерял.
Версия вторая.