В конце 1965 года начальник советского отдела ЦРУ Дэвид Мэрфи, совершавший рутинную поездку по странам Дальнего Востока, сделал короткую остановку в Бирме. От резидента ЦРУ в Рангуне он узнал, что недавно в советской колонии появился старший офицер, который делал какие-то явно «дружеские жесты» по отношению к сотрудникам его резидентуры. Такое дружелюбие всегда привлекает внимание любой разведки.
Американский резидент пока располагал лишь самыми минимальными анкетными данными этого советского офицера, но, когда сотрудники добыли его фотографию и показали Мэрфи, представитель центрального аппарата ЦРУ сразу же узнал агента ФБР «Топ-Хэта» и ЦРУ «Бурбона».
Мэрфи тут же отправил шифровку в Лэнгли о появлении в Бирме своего агента и спросил разрешения на продолжение оперативных контактов с ним. Следует заметить, что Мэрфи являлся одним из нескольких сотрудников советского отдела ЦРУ, кто знал не только установочные данные агента «Топ-Хэта», работавшего в то время на ФБР, но и лично его.
Как могло такое случиться — это тоже одна из до сих пор не разгаданных загадок, всплывшая уже после обезвреживания «крота».
* * *
Американцы быстро подсуетились с налаживанием плодотворной деятельности с потерянным агентом. Надо было наверстывать упущенное. Для восстановления связи и организации предметной работы с агентом в Рангун вылетели два опытных сотрудника ЦРУ — Джим Флинт и Пол Диллон.
Они потирали руки и готовы были продекламировать: «Хорошо, что в этом месте мы с тобою будем вместе!»
Но и в данной ситуации не обошлось без сопротивления «подозрительного» Энглтона. Против решения Дэвида Мэрфи о восстановлении связи с Поляковым выступил не только начальник внешней контрразведки ЦРУ, но и заместитель самого Мэрфи — Пит Бэгли, разделявший взгляды Энглтона на эту проблему, а потому и сомневавшийся в надежности агента, тем более советского офицера из разведывательной среды. К тому же прибывшего из Москвы — из самого центрального аппарата ГРУ Генштаба.
И все же Мэрфи настоял на своем решении, и в начале 1966 года «Бурбон» был включен в платежную ведомость финансовых расходов ЦРУ. Теперь доллары из оперативной кассы ЦРУ стал вновь отсасывать «Бурбон», что было приятно и для янки, — они знали на кого можно дополнительно списать «зеленые».
Цээрушники прекрасно понимали, что за товар такому высокопоставленному и капризному агенту, каким им представлялся старший советский офицер Поляков, придется платить немалые деньги. Возле бобла с расписками и без оных можно погреться и им самим…
* * *
По договоренности с американцами Поляков отправляет в ГРУ шифровку, в которой сообщает о появлении в поле зрения американца Флинта. Он представил руководству военной разведки вполне логическое обоснование о нем как о «вероятном кандидате на вербовку». Описывая его информационные рамки, оперативные возможности и черты характера, он вдруг стал спрашивать разрешение на его «изучение».
Таким образом, он открывал себе возможность почти легальных контактов со своим хозяином, что впоследствии активно использовал, не боясь быть заподозренным ни своими коллегами из ВАТ, ни офицером безопасности посольства, назначаемым, как правило, из числа сотрудников внешней контрразведки ПГУ КГБ. Это был его достойный конек, позволяющий логично прикрывать преступные контакты протокольными встречами, просмотрами кинофильмов, изучением обстановки среди иностранных дипломатов, в том числе и военных атташе.
Центр не замедлил с положительным ответом.
В шифровке Москва давала «зеленый свет» инициативам советского военного атташе. В документе указывалось, что для более глубокого оперативного изучения Флинта следует задействовать весь арсенал легальных поводов для общения с ним. Делались и небольшие оговорки, в частности, о соблюдении политической бдительности и оперативной конспирации. Остерегался Поляков также и возможности подставы со стороны американцев. Надо признать, что последними рекомендациями руководство Центра себя основательно обезопасило.
Но такие указания Центра «Бурбон» счел за чисто профилактически-предупредительные мероприятия, направленные на сохранение и закрепление нормального состояния не столько дела, сколько переписки.
Он понимал, что Москва, таким образом, подстраховывала и себя от возможных негативных неожиданностей с целью легкой расправы над «стрелочником».
* * *
Получив добро от руководителей ГРУ, советский военный атташе стал теперь частенько после работы заглядывать в американское посольство, навещая друга Джима. Приезжал Поляков обычно к половине девятого вечера, приурочивая время «деловых контактов» к началу просмотра вечерних киносеансов с «мыльными операми» в круто закрученные сериалы. Эти посиделки в кинозале в те времена практиковались американцами с вполне определенными целями — для завязывания контактов с интересными в плане изучения и вербовок иностранцами. Именно в таком режиме американский разведчик провел с «Бурбоном» тридцать встреч!!! Выходило по одной-две встречи в месяц.
Все шло как бы по накатанной колее: Поляков «сливал» американцу информацию, Флинт платил за нее россиянину. Платил, как это делалось и в Америке: деньгами и бартером: вещами, радиоаппаратурой, удочками, охотничьими принадлежностями, инструментом. Американцы помнили запросы своего клиента еще по службе в Нью-Йорке, его жадность к понравившимся вещам, на которые ему было жалко тратить свои деньги. Поляков понимал: все, что он пожелает, приобретут теперь для него янки.
Однажды «изучаемый» Поляковым Флинт принес патроны двенадцатого калибра в качестве подарка.
— Дмитрий Федорович, вот нашел в загашнике патроны. Не знаю, подойдут ли они вам? — спросил для проформы американец, знавший, что у Полякова «пушка» именно подобного калибра.
— С удовольствием возьму. С меня трофеи!
— Договоримся…
* * *
И вдруг в 1968 году Флинт был нежданно-негаданно отозван в США. Причем так быстро, что не успел даже попрощаться с советским офицером. Не рассеялось всеобщее недоверие! Центр посчитал, что советский руководитель военной разведки не только сможет его завербовать, но и готовит ему вербовочное предложение.
Потеря «кандидата» больно ударила по самолюбию полковника. Он даже несколько обиделся на заокеанских друзей. А потом, подумав, заметил про себя:
«Все настоящее — мгновение вечности. Завтра будет новый кандидат. Они меня без работы не оставят. Я же должен быть маяком в своей конторе».
И все равно Поляков, придя домой после работы, выглядел уставшим и был даже взвинченным. Предательская бледность лица выдавала пойманный стресс. Этого не могла не заметить и супруга.
— Что с тобой? Неприятности на службе, что ли? — поинтересовалась Нина, внимательно глядя ему в глаза.
— Да подчиненные подводят, — солгал Дмитрий Федорович.
Быстро перекусив, он покинул кухню и, плюхнувшись в
мягкое кресло, расслабился. Закрыл глаза и мысленно проутюжил все детали «кропотливой» работы с Флинтом.