Ватными пальцами заведующий клубом, без пяти минут подсудимый военного трибунала старший лейтенант Жгут взял ручку и, едва справляясь с дрожью, вывел слово «Расписка». Заглянув через его плечо, клоун удовлетворенно кивнул. Поставив одну ногу на барабан, он принял величественную позу, отдаленно напомнив одного из великих полководцев, осматривающих поле битвы.
— Пиши! — сказал клоун, царственным жестом указывая на листок. — Пиши. Э-э… продано. Продано в качестве шефской помощи… — Он понаблюдал, как из-под трясущейся руки завклубом вьются неровными рядами каракули, и закончил: —…обществу больных детей!
Нацарапанное на листке напоминало ленинский конспект, написанный при помощи гребенки, только вместо слов «Ленин» и «революция» можно было разобрать «инструменты» и «продано».
— Число поставь и подпись, — строго напомнил клоун.
Алексей расписался.
Едва он оторвал руку от листа, клоун выхватил расписку и, размахивая ею над головой, запрыгал по сцене, дребезжащим голосом распевая какой-то марш. Фокусник с барабаном и трубой и жонглер с валторной тотчас пристроились за ним следом, и вся троица, горланя и приплясывая, двинулась по кругу, обходя сидящего старлея и разложенные по сцене инструменты.
Алексей натянул один сапог, достал сигареты и закурил быстрыми жадными затяжками. Отчего так развеселился фокусник, было понятно, но вот мгновенно протрезвевший жонглер, отплясывавший в общей колонне, смотрелся ненатурально.
Мысль о том, что его надули, что он стал жертвой ловких шулеров, даже не пришла в голову Алексею. Эта мысль лежала там в течение последнего часа, и отмахнуться от нее было невозможно. Но за руку он соперника не поймал, игры не прервал, а значит, не имел морального права оспаривать свой проигрыш. В его представлении карточный долг был свят, и, как настоящий офицер и уважающий себя человек, он не имел права отказаться от уплаты по счетам.
Оставалось теперь сидеть на табурете, курить последнюю сигарету и, наблюдая за весельем мошенников, оплакивать свою судьбу. Что могло теперь спасти Алексея Жгута от трибунала? Только бомбовый удар по клубу, под который списали бы пропавшие инструменты.
Циркачи продолжали плясать, орать и кривляться, и никто не мог помешать им куражиться над обманутым старлеем.
Помощь пришла, откуда не ждали.
— Эй, карлик-переросток, — рявкнул вдруг за спиной Алексея чей-то знакомый голос, — чего расплясался?
Танцующая группа распалась. Не то чтобы циркачи испугались этого окрика. Они, скорее, смутились, что были застигнуты посторонним человеком за столь несолидным поведением.
Алексей обернулся на голос, пытаясь разглядеть в полумраке зала его обладателя.
К сцене широким стремительным шагом вышел Голощекин.
— Что за шум, а драки нет? — спросил он, бодро взбегая на сцену.
Клоун попятился, уступая капитану дорогу. Голощекин окинул взглядом разложенные инструменты и взял трубу.
— Полный комплект! Хорошая труба? — спросил он жонглера, но ответа не получил.
Жонглер стоял с отсутствующим видом, скрестив руки на груди, словно не слыша капитана.
Повертев инструмент в руках, Голощекин вдруг подался вперед и, выставив раструб трубы к самому уху жонглера, шумно вдохнул, делая вид, что собирается от души протрубить.
Жонглер испуганно шарахнулся в сторону, и Никита довольно засмеялся.
— Хорошая труба.
— Товарищ, — окликнул капитана клоун, — а вы не вмешивайтесь в наше дело!
Голощекин тотчас подступил к нему вплотную, подчеркивая значительную разницу в росте.
— Ишь карапуз какой! — ощетинился он в недоброй усмешке. — Были ваши дела, стали наши! Так, Леш? — обернулся он к сидящему на табурете Жгуту.
Алексей натянул второй сапог, поднялся, вяло переступая ногами, подошел и вклинился между спорящими.
— Ты, Никита, — пряча глаза, сказал он тихо, — не приставай к ним. Я все проиграл в карты. Это, — он указал на инструменты и что-то еще, — все ихнее.
Алексей хотел пройти мимо Голощекина, но капитан схватил его за грудки и отшвырнул обратно к табурету.
— Ты что, под трибунал хочешь?! — рявкнул он так, что эхо загудело в горловинах проигранных труб.
От неожиданности фокусник выронил барабанную палочку, и она звонко ударила в натянутую кожу.
— Не стучи! — шикнул на фокусника Голощекин и тут же добавил елейным голосом: — Хотя, если хочешь, давай, постучи! Попробуй!
От этого последнего «попробуй» фокуснику захотелось сделать какой-нибудь трюк и исчезнуть со сцены. Он поспешно поднял палочку и осторожно положил на стол.
— Да я так… Не получается у меня.
— Ты тогда не барабанщик, а дерьмо на палочке! — сообщил ему Голощекин свой взгляд на приоритеты в музыкальном мире.
Фокусник не рискнул спорить.
Не сдавался только клоун. Он поднял перед собой, как правительственный мандат, полученную от Алексея расписку и двинулся на капитана. — Игра была честная, — сказал он твердо, — и расплата должна быть не фраерская.
— Угу! — Не читая, Голощекин выхватил листок и поднял повыше. — Я объясню ситуацию. Вы даже до железной дороги не доедете, потому что вас примут в пограничной зоне, и никакие расписки вам не помогут.
Клоун попытался выхватить листок, но капитан вовремя поднял руку. Смерив противника насмешливым взглядом, он смял бумагу в комок и зажал в кулаке.
— Куда и как эти трубы девать, мы сами скумекаем, — сказал жонглер с безопасного расстояния.
Голощекин стрельнул в его сторону глазами и вновь повернулся к согласно кивнувшему клоуну.
— Объясняю еще раз, — сказал он тише. — Ни один инструмент из этой комнаты не выйдет.
Клоун и жонглер переглянулись.
— Надо поговорить. — Кивком клоун предложил капитану отойти в сторону.
— Давай, — нарочито громко ответил Голощекин, не двигаясь с места.
— Может, сойдемся? — спросил клоун, косясь на неподвижно сидящего Алексея. — Тридцать кусков наличными.
— Сколько-сколько? — Голощекин комично скривился, приложив ладонь к уху. — Что? Что ты сказал сейчас? Я не расслышал.
— Двадцать. И разойдемся полюбовно. Голощекин нахмурился. Немного подумав, он подошел к Жгуту и, взяв его за плечо, развернул к себе.
— Леха! Леха, я сейчас вернусь. Ты их отсюда не выпускай. Понял?
Он вернулся менее чем через полчаса, неся в одной руке ящик с шампанским, а в другой — прямоугольный сверток, сооруженный из «Красной звезды».
Поставив шампанское, он тяжело бросил сверток клоуну. Газета развернулась в воздухе, и, точно разноцветные конфетти разлетелись, закружились в воздухе голубоватые, розоватые и фиолетовые купюры.