Борису даже пришлось заказать специальный широкий пояс-бондаж с множеством пряжек-застёжек, навроде тяжелоатлетического, чтобы поддерживать поясницу. Дело в том, что из-за трещины в позвоночнике, полученной во время вынужденной посадки 1942 года, его стали мучить сильные боли в спине. Тогда его «Як» рухнул на ничейной земле между нашими и немецкими окопами, и он чуть заживо не сгорел, повиснув в перевернутом самолёте головой вниз на привязных ремнях…
Из-за старого ранения в живот, полученного Нефёдовым в стычке с бандитами ещё до Испании, когда он учился в липецкой авиашколе, стало часто жечь в районе желудка. Впрочем, это могли быть первые симптомы начинающейся язвенной болезни. За последние пятнадцать лет тело профессионального лётчика и прирождённого сорвиголовы слишком часто подвергалось запредельным испытаниям и явно требовало «капремонта».
Тем не менее, ехать в санаторий Борис долго отказывался, зная наперёд, что здесь его ожидает тоска зелёная. Деятельная натура Нефёдова всячески противилась перспективе на целый месяц выпасть из деловой жизни и оказаться во власти врачей с их вечными запретами, налагаемыми практически на все главные мужские удовольствия. Но выбора не было. Из-за скачущего артериального давления на ближайшей же ВЛЭК [8] его запросто могли списать с лётной работы. Сказывался и разгульный образ жизни с частыми ночными кутежами, который Борис вёл в последнее время, как член свиты сына «Отца народов».
Но самым для него неприятным было то, что стало трудно летать. Это больше всего раздражало Нефёдова, не мыслящего себя вне авиации. Начались непонятные проблемы с ушами. В отличие от поршневых истребителей, недавно появившиеся реактивные самолёты поднимались на фантастическую высоту двенадцать-пятнадцать тысяч метров. На аэродром обычно возвращаешься крутым пикированием с быстрой потерей высоты. И вот в какой-то момент вдруг закладывало нос, и начинались чрезвычайно болезненные рези в ушах. Прилетаешь с заложенными ушами и приходиться делать вид, что слышишь обращённые к тебе слова товарищей, хотя на самом деле ты лишь пытаешься по движению губ человека угадать, что он тебе говорит.
Дошло до того, что когда получив задание Нефёдов подходил к самолету, около крыла уже стоял полковой врач с пипетками. Он капал ему в уши лекарство, Борис как следует «продувался» и лез в кабину. Нефёдов очень стыдился этой своей слабости, но без услуг доктора уже просто не мог летать. Реактивная техника требовала железного здоровья. 35 лет итак предельный возраст для лётчика-истребителя. По меркам профессии Нефёдов считался стариком.
Правда, перед своими более физически крепкими двадцатилетними коллегами Борис имел одно важное преимущество – огромный боевой опыт. Как никак свой первый самолёт он сбил ещё в далёком 1937-м, а последнюю войну закончил, имея на счету более сотни побед. И не было в ВВС лучшего мастера воздушного боя, чем он. Не удивительно, что проходящие лечение в санатории строевые лётчики смотрели на Нефёдова, как на живую легенду: лучший Ас испанской и отечественной войн, знаменитый «Анархист»!
Правда, слава эта была неофициальной. Борис так и завершил войну капитаном, командиром части, которая, не смотря на впечатляющие боевые достижения не была упомянута ни в одной сводке Софинформирю, и ни в одной газетной публикации. Звезда Героя командиру «воздушного штрафбата» тоже не полагалась, хотя сбил Нефедов фашистских самолётов не на одну золотую звёздочку.
Но в России, как известно, к непризнанным властями героям отношение особое. Нефёдов это всегда чувствовал на себе. Многие хотели выпить со знаменитым «Анархистом», чтобы потом похвалиться сослуживцам. А однажды с Борисом произошёл просто комичный случай…
Нефёдов только что позавтракал и вышел из санаторской столовой. Развернул салфетку и принялся выкладывать угощение в виде остатков гарнира на ступеньку длинной лестницы, сбегающей от входа в столовую к утопающим в тропической зелени санаторским корпусам. На его призывы и аппетитные запахи тут же сбежались полтора десятка упитанных котов и кошек, которые, оглашая окрестности нетерпеливыми мяуканьями, обступили кормильца со всех сторон. Только любимица Нефедова – белоснежная изящная красотка по кличке «Клеопатра» сидела в стороне от остальной кошачьей братии – возле ствола огромной пальмы. С равнодушным видом она дожидалась персонального приглашения. Показать человеку свою заинтересованность в еде «Клеопатра» считала ниже своего королевского достоинства. Достаточно того, что её заметили. Нефёдову очень импонировала такая гордая манера держать себя. Он в первый же день обратил внимание на эту «блондинку» с ленивой грацией истинной аристократки, и выделил её из суетливого хвостато-усатого браства.
Борис развернул перед «Клеопатрой» салфетку с половинкой котлеты. Королева нехотя поднялась, вальяжно приблизилась к еде, и долго обнюхивала котлету, иногда презрительно поглядывая на своего почитателя.
– Извините, Ваше Величество, но вашей любимой курятины и рыбы сегодня не было.
В этот момент Борис краем глаза заметил, что с него не спускает глаз какой-то невысокий парнишка. Тот держался на почтительном расстоянии, явно стесняясь подойти ближе. На лопоухой физиономии «зрителя» застыло выражение острого любопытства, смешанного с нескрываемым восторгом.
– Как жизнь, орёл! – приветливо крикнул Борис. – Заруливай сюда, давай знакомиться.
Нефёдов первым протянул пареньку широкую ладонь и представился. Незнакомец широко, как-то по-детски солнечно улыбнулся и счастливо выдохнул:
– Алёша.
Впрочем, он тут же поправился, постаравшись придать своему ломающемуся юношескому голосу солидный темб:
– Алексей, младший лейтенант. Тоже истребитель.
– А как фамилия?
Парень отчего-то смутился.
– Да не робей, ты же истребитель!
– Сироткин я.
На щеках лейтенантика вспыхнули яркие пятна, словно от девичьих пощёчин. Его скуластое угловатое лицо, веснушчатый нос – внушали симпатию. Юноша производил впечатление честного добродушного паренька из соседнего двора. На таких простых ребятах с открытым, но твёрдым характером, как говорится, Россия держится.
– Фамилию в детдоме дали? – догадался Нефёдов.
Парень опустил глаза и понуро кивнул.
– Отец, значит, на фронте погиб.
– Да… И мать тоже.
– Понятно… А чего в засаде то сидел? – иронично поинтересовался Борис.
Словно решившись на давно задуманный шаг, Алексей поспешно вытащил из кармана санаторской тужурки какой-то пакет. Очень бережно вынул и протянул Нефёдову старую пожелтевшую газетную вырезку. Это была статья из ещё довоенной «Правды», в которой рассказывалось о лучших советских военных лётчиках. Заметка была снабжена несколькими маленькими фотопортретами. В одном из газетных героев Нефёдова узнал себя, – на момент съёмки ещё такого же юного, как этот паренёк.