Майк лежал и наблюдал, как слабая тень листьев колышется на круто уходящем вверх потолке. Желания спать у него не было. После обеда он все время зевал, глаза слипались из-за того что не выспался прошлой ночью, но теперь, когда его окутывали темнота и тишина, сна не было ни в одном глазу. Он просто боялся закрыть глаза. Он лежал и изо всех сил старался не заснуть – вел воображаемые беседы с отцом Каванагом, вспоминал те дни, когда мама так часто улыбалась и ласкала его. Тогда ее голос еще не был таким резким как теперь, а фразы, хоть и сочились ирландским юмором, но не имели нынешней горечи. Да и просто вспоминал Мишель Стаффни, ее рыжеватые волосы, точно такие же мягкие и пушистые, как у его сестренки Кетлин. Но у Мишель они обрамляли лицо с умными глазами и выразительным ртом, а не то личико с сонным взглядом и бессмысленным выражением, которое было у Кетлин.
Майк уже проваливался в сон, когда почувствовал резкий порыв холодного ветра. Он встревоженно приподнял голову.
Несмотря на открытое окно в комнате было жарко. Весь день теплый воздух поднимался вверх, а вентиляторов конечно не было. Но сейчас порыв ветра, который пронесся мимо Майка, был холоден как те сквозняки, что гуляли в его комнате январскими ночами. И этот ветер нес с собой запах мороженого мяса и застывшей на холоде крови. Запах, который у Майка вызвал ассоциацию с холодильником, где они держали говядину, закупленную оптом в торговом центре.
Майк кубарем скатился с кровати и опустился на корточки у решетки. Свет керосиновой лампочки бешено мигал, как будто в маленькой комнатке бушевала буря. Холод надвинулся на Майка с такой силой, будто кто-то сжал холодными пальцами его горло и обхватил лодыжки и плечи. Он ожидал, что сейчас же к бабушке войдет в криво застегнутом халате и со сбившимися набок волосами мать, войдет чтобы проверить не случилось ли чего. Но весь дом был тих и молчалив, только из родительской спальни доносился мощный храп отца.
Холод словно вползал сквозь решетку и с силой врывался через окно. Керосиновая лампа мигнула в последний раз и погасла. Майку показалось, что из темного угла, где лежала Мемо, донесся тихий стон.
Мальчик вскочил на ноги, схватил бейсбольную рукавицу и кубарем скатился по лестнице. Деревянные ступени сделали его шаги почти неслышными.
Обычно дверь Мемо оставляли чуть приоткрытой. Сейчас она была захлопнута наглухо.
Почти готовый к тому, что дверь окажется запертой изнутри – вещь невозможная, если Мемо была одна в комнате – Майк долю секунды помедлил подле двери, касаясь ее пальцами, как пожарник, ощущающий жар бушующего за деревянной стеной пламени. Рукавица висела у него через плечо, и он был готов пустить ее в дело в любую минуту.
Внутри было достаточно светло, чтобы увидеть, что комната пуста, совершенно пуста за исключением бугорка под одеялом, который был Мемо, разложенных на столе и развешанных по стенам фотоснимков, флакончиков из-под лекарств на специально купленном медицинском столике, любимого дедушкиного кресла, стоящего в углу, старого радио, которое все еще работало… Все было как обычно.
Но даже сейчас, когда он стоял, зажав в руке рукавицу и готовый к бою с неизвестным врагом, Майк чувствовал, что здесь они с Мемо не одни. Холодный поток ветра вился и струился вокруг него, водоворот ледяного, вонючего воздуха. Однажды Майк чистил у миссис Мун холодильник, в котором она держала кур и мясной фарш, после того, как у них в доме целых десять дней не было электричества. Сейчас запах был точно таким.
Майк выставил вперед рукавицу, хотя ледяной поток окутывал его, холодные пальцы словно щекотали его живот и спину там, где их не прикрывала короткая пижама, чей-то мертвый рот дул ему в шею, смрадное дыхание щекотало его щеки, словно в дюйме от лица Майка было чужое, невидимое лицо, извергающее на него тление могилы.
Майк выругался и ткнул рукавицей в темноту. Ветер завыл и до мальчика донесся чей-то стон, будто какой-то черный человек зашипел ему в ухо. Разбросанные по комнате бумаги не шелохнулись. Снаружи не доносилось ни звука, только слабо шелестели колосья в полях за домами.
Майк поперхнулся новым ругательством, но еще раз ткнул перед собой рукавицей, теперь держа ее обеими руками. Он стоял в центре комнаты в позе, которая представляла нечто среднее между позой отбивающего и стойкой боксера. Гадкий ветер будто съежился и укрылся в самом дальнем углу, Майк шагнул туда, но оглянувшись через плечо, увидел бледное лицо Мемо на подушке и вернулся. К ней. Что бы там не кружило вокруг него.
Он нагнулся над Мемо, теперь его щека ощущала ее сухое дыхание – по крайней мере, он знал, что она жива – и попытался защитить ее от холода своим телом.
Послышался вой ветра, прозвучавший как чей-то тихий смех и холод шмыгнул в раскрытое окно, как бывает когда черный водоворот воды исчезает в стоке трубы.
Внезапно вспыхнул свет в лампе, ее шипящее пламя и танцующие золотые отблески заставили Майка испуганно вскочить на ноги. Сердце у него чуть не выскакивало из груди. Он застыл с поднятой рукавицей, ожидая нападения.
Но холод исчез. Теперь в открытое окно лился теплый июньский ветерок и слышалось стрекотание внезапно воскресших кузнечиков, шорох листьев.
Майк обернулся к кровати и присел рядом с Мемо. Ее глаза были широко распахнуты, и казались совершенно черными и влажными. Он наклонился вперед и коснулся ее щеки теплой ладонью.
– Ты в порядке, Мемо? – спросил он.
Иногда она понимала вопросы и давала на них ответы: одно мигание означало «да», два – «нет». В некоторые дни и такого разговора не получалось.
Одно мигание. Да.
Майк почувствовал, как взволнованно забилось у него сердце. Так много времени прошло с тех пор, как Мемо говорила с ним… Даже таким несчастным способом.
Во рту у мальчика пересохло. Он едва выговорил следующий вопрос.
– Ты чувствовала это?
Одно мигание.
– Здесь что-то было?
Одно мигание.
– Это было по-настоящему?
Одно мигание.
Майк перевел дух. Это было все равно, что говорить с мумией, если не считать миганий, да и те в этом призрачном свете казались ненастоящими. Он согласился бы отдать все что угодно, все что у него когда-нибудь будет в жизни, за то, чтобы Мемо могла поговорить с ним в эту минуту. Хоть на мгновение.
Он прочистил горло.
– Здесь было что-то плохое?
Одно мигание.
– Это было… Привидение?
Два мигания. Нет.
Майк заглянул ей в глаза. Между ответами она совсем не мигала. Это было все равно, что брать интервью у трупа.
Майк потряс головой, чтобы прогнать предательскую мысль.
– Это было… Это была смерть?
Одно мигание. Да.
Ответив, она закрыла глаза и Майк наклонился ниже, чтобы убедиться, что она еще жива, и затем нежно прикоснулся ладонью к ее щеке.