Рябов взял Квасова за руку:
— Моя к вам нижайшая просьба, швырните в водохранилище другой зуб. Гитлера и Распутина не надо. Есть у вас светлые личности?
— Резец матери Терезы.
— Вот и отлично!
— А мой бизнес?
— Поверьте, дружище, — проникновенно произнёс инспектор. — Даже зуб матери Терезы не вылечит нашу страну от бражничанья. Лишь притормозит чуток.
5.
На другой день Квасов пришел к водохранилищу с вышеозначенным зубом. Страну сразу качнуло в трезвость. Правда, с суицидальным уклоном. Россияне стали бросаться под стальные колеса поездов, выпрыгивать из окон высотных зданий, класть буйную головушку в духовки газовых печек.
Мы с Рябовым посоветовали Квасову переменить зуб. Найти оптимальный вариант методом тыка.
Тимофей последовал совету.
И тут страна забурлила, как прокисшее тесто!
Он коренного Екатерины Великой Россия стала впадать в чудовищное распутство. Он клыка Кутузова слепнуть на один глаз. От резца Нострадамуса граждане начинали массово пророчествовать и оказываться в славной клинике имени Кащенко.
По кругу дело дошло опять до зуба Высоцкого.
Коллекция не бесконечна…
Держава опять забражничала, а мы с Рябовым, обнявшись, запели: «Нет, ребята, всё не так… Всё не так, как надо!»
Сыщик опрокинул в себя фужер водки, потрогал щеку и проникновенно взглянул мне в глаза:
— Петечка, живо к московскому водохранилищу!
— Что такое?
— У меня качается зуб мудрости.
1.
Всё было так хорошо, да тут завязалось нечто невообразимое. Состоятельные россияне стали выносить на улицу и оставлять без присмотра своё имущество. Мебель, стопки акций крупнейших нефтегазодобывающих корпораций, брюлики, ассигнации.
Бери не хочу!
А брать, действительно, никто не хотел.
Некому…
Бедняки гуртом отправились в леса. Вырыли саперными лопатками землянки. Питались исключительно морошкой, пескарями да опятами.
Когда же сам президент РФ заявил, что хочет уйти в монахи, а глава православной церкви поведал о горячем желании присоединиться к буддистскому ордену, стало ясно — в государстве творится что-то неладное.
Рябов мучительно играл на портативном саксофоне, нюхал кокаин, потом сидел перед зомбоящиком, тупо глядел неувядающий тележурнал «Ералаш».
Я же, акушер второго разряда, Петр Кусков, принял от безделья пару родов и дико напрягся от предощущения судьбоносного дела.
— Петя, что-то не так… — с горловым клёкотом произнес сыщик. — Меня уже и кокаин не берёт. А с саксофона слетают сплошь синкопы.
— Может, прибегнем к традиционному методу? — я зорко прищурил правый, а затем и левый глаз. — Пробежимся по столице. Вдоль и поперек. Авось негодяй, загнувший поганку, сам попадёт к нам в лапы.
Рябов отбросил на продавленный диван серебряный саксофон и затолкал за пояс брюк именной браунинг.
Я же за десять секунд, с молниеносной скоростью, натянул пятнистые походные штаны, кеды цвета хаки.
2.
Москва, понятно, ошеломила.
Повсюду на тротуарах громоздились баснословно дорогие мебельные гарнитуры. Влажный ветер, как палые листья, подхватывал охапки стодолларовых ассигнаций. Гулко каркающие вороны то там, то сям склёвывали отборный жемчуг. Бродячие коты из жестянок пожирали чёрную осетровую и красную паюсную икру.
Мороз продирал по коже.
Разве можно было не дивиться такой щедрости?
Ну, ладно, вещи, деньги.
А брошенные без присмотра, с настежь распахнутыми дверями крейслеры, бентли и мерседесы?!
Мы с Рябовым резвой рысью пронеслись по Петровке, затем мимо окоченевших лип Страстного бульвара, глянули на облитого купоросом медного А. С. Пушкина.
Мог ли такой поворот предположить классик?
Вряд ли…
На Триумфальной, у памятника Володе Маяковскому, мы наткнулись на небольшую толпу, слушающую девушку. Худенькая милашка, в розовом дешевом пальто, музицировала со страстью необыкновенной. Играла на дудочке. Странной кривой дудочке, сплошь в сучках.
Мы с сыщиком приблизились и просто обалдели от лиц публики.
Физиономии исполнены прорывом в какое-то третье духовное измерение, в иные трансцендентные сферы.
Мелодия достигла апогея, и тут один господин в крокодиловом пальто и лайковых перчатках выхватил из кармана пачку бабла, швырнул наземь. С криком «Я больше не могу!», умчался прочь.
Его примеру последовала пышная дама, в бархатном платье со шлейфом. Она высморкалась в шелковый платок с княжеской монограммой и, сорвав с себя нитку черного жемчуга, грянула на брусчатку.
Реакция на дудочную игру распространялась по принципу домино.
Юноша в собольей шапке, скинул с себя часы «Ролекс» и безжалостно растоптал их ногами.
Потом старик… Затем старушка… Ребёнок…
— Дудочка! — побелевшими губами прошептал Рябов. — Она самая…
Я пригляделся к исполнительнице.
Нет, у неё я никогда не принимал родов.
Хотя она вполне бы могла.
Лет 25… Не больше.
Таз чуток узковат. С родами будут проблемы.
3.
Рябов по-матросски шагнул к девушке и вырвал из её рук сучковатую дудку.
— Довольно импровизаций! — процедил сыщик сквозь зубы. — Потрудитесь-ка объясниться…
Как только последняя чарующая нота растаяла, физиономии слушателей стали принимать прежнее, привычное выражение. Мелочность, озлобленность, суетливость, зависть. Толпа, как раки из решета, разбрелась в разные стороны.
Музыкантша же кошкой кинулась на Рябова и укусила за руку.
— Отдайте! — потребовала без всякого пиетета перед гением сыщика.
— А-а-а! — завопил Рябов.
Я, акушер второго разряда, Петр Кусков обескуражено закусил губу.
Отобрав дудку, барышня трепетно убрала ее в холщовую сумку.
И тут я словно проснулся.
Я выхватил из-за пояса Рябова именной браунинг, прицелился в злодейку.
— Объясниться всё-таки придется, — взвёл я затвор.
4.
История девицы была столько же типична, сколь и необыкновенна.
Рядовой менеджер мелкой туристической компании, Аннушка Горохова, вместе со своей подругой Юленькой, отправилась путешествовать автостопом по знойной Африке.