– Неправда, Рой, это прекрасная страсть.
– И ты хотела бы предаваться ей как можно чаще… – констатировал он.
– Мне нравится предаваться ей, Рой. Всякий раз, когда меня одолевает страсть, и я до сумасшествия возжелаю мужчину, я говорю себе: «Лучший способ избавиться от этой «страсти по мужчине» – так это предаться ей, как можно скорее – предаться». Не знаю, возможно, это рассуждение больше к лицу бордельной шлюхе, нежели герцогине из рода Робервалей. Но такова наша жизнь и таков мой жизненный крест. Когда я хочу тебя, то я тебя хочу, Рой. И нет силы, способной оторвать меня от тебя, нет силы, способной вырвать из этой страсти, отвлечь от нее.
– На самом деле, это зов инстинкта продолжения рода. Так говорят наши натуралисты, – завершил шевалье уже тогда, когда Маргрет во второй раз ощутила извержение его семени. Она всегда старалась уловить этот момент, «подсмотреть» его, прочувствовать. Проникнуться им, как великой тайной сотворения жизни.
Мужчина уже пришел в себя, а Маргрет все еще лежала, каждой клеточкой своего тела ощущая жизненную прохладу замшелого камня, прохладу овевающего ее ноги океана; внутреннее спокойствие и умиротворение.
Поддавшись озорству, она, все еще не одевшись, босиком поднялась на камень, вновь томно потянулась и позвала:
– Рой!
Уставившийся было на вершину Канадского мыса, шевалье оглянулся и, увидев ее, совершенно оголенную, на вершине валуна, рассмеялся. Она напоминала собой статую богини, появившуюся под резцом талантливого римского скульптора.
– Я хочу тебя, Рой!
– Перестань дурачиться, Маргрет, мы с тобой только что предавались этому.
– Но я хочу еще.
– Так часто не хотят, Маргрет.
– А я хочу. Я тебя всегда хочу!
Рой рассмеялся, прошелся взглядом по ее фигуре, но, как показалось норд-герцогине, это уже был взгляд, скорее, не мужчины, а студента-медикуса, пытавшегося вспомнить, как по научному называются те части тела, которые ему сейчас демонстрируют, и какие внутренние предназначения сокрыты в них.
Все так же томно потягиваясь, Маргрет повернулась к нему спиной и вдруг замерла: справа от нее, на каменистой отмели, доселе не видимой из-за высоких, густых крон деревьев, покоилось довольно большое судно!
Маргрет сразу же поняла, что оно застряло там навечно, поскольку потерпело крушение, но сам тот факт, что здесь может быть хотя бы остов какого-либо судна, просто-таки поразил ее.
– Рой! – пересохшим, дрожащим голосом позвала она. А потом, неожиданно сорвавшись, сердито закричала: – Рой, ты что, не слышишь меня?! Там корабль!
– Где?
– Я сказала: «Там корабль! Погибший! Находи тропу, быстро спускаемся».
– Да где ты его видишь?!
– Не трать времени.
– Но я не вижу, где он, этот корабль! – восстал шевалье между валуном, с оголенной «натурщицей» на его макушке, и обрывом.
– Нужно меньше увлекаться женщинами, Рой, а больше думать о том, ради чего мы, преодолев столько миль, приплыли сюда!
– Вы коварная женщина, Маргрет.
– Я просто женщина, Рой, самая обыкновенная женщина. Необычное во мне только то, что по какой-то странной прихоти судьбы принадлежу именно тебе, а не более достойному мужчине и рыцарю. Помоги мне сойти с этого чертового камня и подай одежду, не могу же я спускаться туда нагишом, только потому, что тебе прямо здесь вот возжелалось возжелать меня!
Рой не выдержал и расхохотался. Галантно подав руку, он помог Маргрет сойти и даже пытался помогать ей разобраться в одеяниях, но Маргрет просто вырвала у него из рук брюки, затем рубашку, куртку, платок, которым повязывала шею вместо шарфа…
18
Столкнув шлюпку в воду, они быстро обогнули мыс и, держась поближе к берегу, подошли к судну. «Бригитта» – прочли островитяне. Очевидно, шторм прибил ее сюда и выбросил на прибрежную мель уже полузатонувшей, когда команда то ли оставила судно, то ли погибла. И произошло это совсем недавно.
– Рой, оно ведь, кажется, затонуло буквально на днях.
– Во время последнего шторма. Обшивка не прогнила, корпус еще окончательно не разрушен, днище песком не занесено. Помнишь, там, у островов, чернели затонувшие и занесенные песками остовы судов?
Корма «Бригитты» уже была полуразрушена и почти затоплена, но средняя часть и бак все еще возвышались над водой. Пристав к борту, Рой и Маргрет взошли на палубу. Это был довольно большой рыбацкий барк, с каютами на корме и баке, и небольшой промысловой надстройкой между мачтами. У этой надстройки, а также на борту, на задней каюте, на рундуках – везде серели куски рыбацкой сети.
– Сейчас мы возьмем только самое ценное, – объяснил Рой. – Потом вернемся, чтобы снять все, что можно. Все когда-нибудь пригодится, все!
– Вдруг это судно специально шло к нашему острову, чтобы увезти нас.
– Вряд ли. Кто бы стал его снаряжать специально для нашего спасения?
– Кто-то из команды «Короля Франциска». Или во всяком случае из эскадры адмирала. Штурман Дюваль, например, или командор Брэд как истинный джентльмен. Может, эти рыбаки в самом деле хотели спасти нас, – растрогалась Маргрет, – но, идя на святое дело, погибли.
– И даже этим спасли нас. Остатки корабля! Здесь столько всего, что поможет нам выжить.
Прежде всего, Рой бросился отрезать более-менее уцелевшие куски сети. И вскоре три таких куска Маргрет аккуратно уложила под кормовое сиденье шлюпки. Потом туда же затолкала и несколько кусков изорванной сети, которые могли пригодиться для того, чтобы соединять, латать, более-менее пригодную сеть.
Взломав топором перекошенную, заклиненную дверь промысловой рубки, Рой обнаружил там то, что привело его в восторг: небольшую одноручную плотницкую пилу. Как всякий ценный для ремонта инструмент, она была старательно замотана в парусину и, хотя слегка поржавела, но не настолько, чтобы ее нельзя было подточить и вновь пустить в дело. Тем более, что здесь же находился и брусок точильного камня.
– Мы действительно спасены, Маргрет! – обнял ее Рой. – Мы спасены… жена.
– Ты сказал «жена», Рой? – просветлело лицо герцогини. – Впервые не «герцогиня», не «Маргрет», не еще как-то там, а именно «жена»…
Рой удивленно взглянул на нее и пожал плечами.
– Не наша вина, что это судно и команда его погибли, – не придал значения ее словам. – Но так уж получается, что в их гибели – наше спасение. Пила! Как я мечтал о ней, набивая себе мозоли топором.
А вот корабельного топора не было, очевидно, он оказался за бортом после того, как рыбаки срубили носовую мачту. Зато в пло?жал и небольшой свиток самой парусины. Верхний слой ее был подернут плесенью и слегка подгнил, – то ли рыбаки старой купили ее, то ли долго не использовали, но дальше парусина выглядела вполне пригодной, и тоже перекочевала в шлюпку, вместе с большим ножом, который матросы называли абордажным кортиком.