Когда прибывший начальник представился, оказалось, что фамилия у этого подпола была смешная – Любкин (в школе его с такой фамилией наверняка задразнивали, хотя если, к примеру, мамку будущего подпола звали Любой, это, возможно, было даже удобно), и раньше я его вроде бы не видел, хотя смутно помню, что вроде бы когда-то я его мог видеть издали в свите гладеньких шестерок то ли генерал-лейтенанта Скокова, то ли генерала армии Зайцева, на каких-то больших довоенных учениях. Только выглядел тогда этот подпол не в пример солиднее, как большому начальству и полагается. Как говорят в моем родном Краснобельске по поводу разных мелких национальных «зур-начальников» областного масштаба, «палка, два струна – я хозяин вся страна»… Хотя в данном случае я мог и ошибиться.
– Кто здесь старший? – вопросил прибывший «бог войны», отряхиваясь и разминаясь после долгой дороги. На его хромовых сапогах и мундире лежал толстый слой пыли.
– Я! – доложил я. – Майор Трофимов!
На сей раз он посмотрел на меня, как добрая, но строгая бабушка на обделавшегося маленького внучонка. Здесь я его где-то понимаю, поскольку меня, с моей солдатской рожей, в танкошлеме и черном комбезе без погон, можно было отличить от любого другого солдата или сержанта только по офицерскому ремню и планшетке через плечо (пистолетная кобура на боку у советских танкистов никогда не являлась отличительным признаком командира). Меня и прежде часто принимали за солдатика, и в Эфиопии и задолго до того, и не только товарищи начальники. Самый смешной случай был на моем первом месте службы, под Кандалакшей. Я уже был ротным, и как раз во время паркового дня во вверенное мне подразделение прибыл новый комвзвода – выпускник Харьковского танкового командного училища, отличник боевой и политической подготовки лейтенант Панасюк. Явившись в боксы с техникой в своей парадной форме и сшитой на заказ фуражке и узрев меня, торчащего из башенного люка «Т-54» (в нашей, как ее иронически именовали, «таежно-гвардейской дивизии» тогда кроме «Т-62» были не только «Т-55», но и «Т-54», а также разведбат, укомплектованный «ПТ-76»), сделал страшное лицо и возгласил:
– Эй ты, чувырло, а ну офицера позови!
После этого, естественно, началось кино. Сначала я доходчиво объяснил ему, кто я такой, а затем произнес изобиловавшую образными сравнениями, синонимами, эпитетами, гиперболами, метафорами, междометиями, неопределенными глаголами и специфическими местными поморскими выражениями речь минут на пять-десять, которая включала обширный экскурс в некоторые элементарные функции человеческого организма и генеалогию как лично лейтенанта Панасюка, так и его далеких предков. Панасюк выпал в осадок, а присутствовавшие при сем бойцы меня после этого еще больше зауважали. Эх, давно же это было, словно в другой жизни…
Между тем, критически обозрев мой внешний вид, подпол недовольно пожевал губами и спросил:
– Какие у вас потери, майор?
– Чувствительные, но не смертельные. По танкам до трети списочного состава, мотострелковый батальон – половина личного состава и больше половины техники!
– Воевать вы далее способны, майор?
– Так точно, а что, уже есть кто-то, кто неспособен воевать?
– Есть, майор. За прошедшие двое суток танковые и мотострелковые полки некоторых наших дивизий потеряли более двух третей личного состава и техники и, по факту, утратили боеспособность. Вам в данном случае еще повезло…
– Товарищ подполковник, а как вообще обстановка? Ядерная война еще не началась?
– Если бы она началась, мы бы с вами, майор, сейчас тут не разговаривали… Американцы до сих пор упорно не желают признавать, что в Европе вообще идут какие-то боевые действия, – их новостные агентства передают только информацию о ядерном взрыве на территории ГДР, перестрелках на границе ГДР и ФРГ и о блокаде Западного Берлина. И во всех газетах то же самое. Хотя на самом деле на севере ФРГ наши войска уже практически заняли Копенгаген и Гамбург и ведут наступление в центре на Бонн и Кельн, а на юге заняли Нюрнберг и продвигаются на Штутгарт и Мюнхен. В общем, майор, принимайте командование над оставшимися от вашего полка подразделениями и в дальнейшем можете именовать себя сводной танковой бригадой или сводным отрядом с прежним номером и титулами вашего полка. Ваш позывной – «Аленький-5». Я привез вам небольшое пополнение материальной части – пополните боезапас и запасы горючего и к вечеру завтрашнего дня постарайтесь выйти вот сюда. – И он достал из своего планшета карту. – К городу Ламмерсдорфу, юго-восточнее Ахена, на стыке западногерманской, бельгийской и голландской границ.
– Это же почти сто километров, – сказал я, уточняя маршрут по своей карте. – И если прорываться с боем, по времени можем не уложиться…
– В серьезные бои вам ввязываться вряд ли придется. Сейчас бои уже идут вокруг Кельна, Бонна и Кобленца, а Рейн перейден нашей армией уже в нескольких местах – натовцы не смогли или не успели уничтожить основные мосты. Неприятности вам могут доставить разве что авианалеты, но их интенсивность уже сильно снизилась – у противника очень большие потери. Правда, бдительность не снижайте, командование все-таки не исключает возможности локальных ядерных ударов. Пусть ваши пэвэошники и радиационно-химическая разведка будут все время начеку. В общем, завтра к вечеру вам надлежит выйти в заданный район и доложить о прибытии. Позывной штаба вашей дивизии «Аленький-1». Если приказы будут исходить непосредственно от штаба армии или группы войск, с вами свяжется позывной «100» или «102». Да, вот вам, майор, дополнительные документы.
С этими словами подпол выдал мне две дополнительные карты (на одной из них было, ни много ни мало, бельгийское побережье Ла-Манша) и четыре толстых запечатанных пакета с трехзначными номерами, извлеченные из портфеля интеллигентным писарчуком в звании младшего сержанта. Один из пакетов, с номером 339, я должен был вскрыть в случае полной потери всякой связи (то есть, надо полагать, в случае начала той самой ядерной войны), а пакеты с номерами 338, 337 и 336 следовало вскрыть, получив соответствующий приказ о их вскрытии из штаба. Я так понял, что в пакетах были планы моих действий в особо критических условиях.
– За утерю или вскрытие этих пакетов без приказа – расстрел, – искренне «обрадовал» меня подпол и добавил: – Действуйте, майор!
Что же, действуйте так действуйте. Приказы начальства надо выполнять.
С танковозов между тем сгрузили то самое «пополнение матчасти» – четыре «Т-72» раннего выпуска и два «Т-64А». Все новые, видимо, снятые с паркового хранения. Не бог весть что, но все-таки лучше, чем ничего.
Соляр из цистерн уже перекачивался в наши топливозаправщики, а снаряды и прочие запасы из «Уралов» перегружались на наш транспорт. Затем подпол Любкин приказал нам погрузить на трейлеры шесть подбитых танков, требующих ремонта. Тоже правильно – чего же порожняком-то обратно ехать? Пока лебедки «МАЗов» втягивали на полуприцепы танки-инвалиды, подпол мне приказал отрядить с ним безлошадных мехводов, не меньше десяти человек, а лучше всех, сколько есть.
Пояснил, что сейчас потребуется гнать своим ходом новые танки для замены подбитых с тыловых баз. Тягачей-танковозов у нас, как обычно бывает в таких случаях, остро не хватало.