Снега навалило уже на десять дюймов, и его все прибывало. Корявые деревья, вытянувшиеся вдоль длинной подъездной дороги, сделались изысканными, словно перекрученные бонсаи, обмакнутые в японскую акварель, отягощенные шапками снега, нереальные. Дворовые постройки, не успев прорисоваться в слабеньком утреннем свете, тут же попытались исчезнуть во все усиливающейся метели. Даже белый «лендкрузер» был засыпан снегом по черные подножки, а на крыше и окнах у него повисли снежные карнизы.
Дейл осмотрел запасы провизии – снова улыбнулся этому слову – и решил, что у него хватит консервов и хлеба, чтобы продержаться несколько дней. Какая-то часть его знала – ему не потребуется запасов на несколько дней, но он старательно не замечал предательский голосок.
Стоял отличный день для работы, и Дейл писал, вызывая к жизни летние дни, пока зимний холод все сильнее льнул к одинарным рамам окна кабинета. Когда он прервался на поздний ленч, где-то в три часа пополудни, дневной свет уже угасал, вытекал из дня, словно грязная водица из раковины. Дейл вернулся за компьютер, но уже не смог сосредоточиться на происходящих у него в главе событиях, которые всего несколько секунд назад казались такими яркими. Он вышел из Windows и уставился на черный DOS-овский экран.
›ponon yo-geblond up astigeo won to wolcum, ponne wind styrep lao gewidru, oopaet lyft orysmap, roderas reotao. Nu is se raed geland eft aet pe anum. Eard git ne const, frecne stowe, oaer pu findan miht fela-sinnigne secg; sec gif pu dyrre.
Дейл невольно улыбнулся. Его потусторонний собеседник делался все менее изобретательным, разумеется, это послание было на староанглийском, но у привидения (или у Дейлова компьютера) ощущалась явная нехватка диакритических знаков и правильных староанглийских букв. Например, Дейл сразу же понял, что написанное компьютером (к которому был подключен лазерный принтер HP 4М) слово «3st4ge0» надо понимать как «astigeo», а то, что выглядело как «oOplt», должно читаться как «oopaet». Гораздо важнее было то, что, даже ничего не переводя, Дейл тотчас же понял, что это цитата из «Беовульфа».
Дейл привез с собой в Иллинойс блистательный перевод Шитмуса Хини двухтысячного года и теперь отправился в подвал, чтобы принести его. Он нашел процитированный отрывок, строки 1373–1379, где описывалась страшная картина:
Когда же буря тлетворным ветром дышит над водами, вздымаются волны, мрачнеет воздух, небо плачет. И вновь на тебя лишь мы уповаем! Подвигнись на поиск, если отважен, найди злотворящую в землях неведомых, в краю незнаемом!
Дейл начал придумывать ответ на это послание, решил, что ответа здесь не нужно, и протянул руку, чтобы выключить компьютер. Потом помедлил, запустил вместо этого Windows, выделил значок Word. Вместо того чтобы открыть папку со своим романом, над которым работал изо дня в день последние два месяца, Дейл открыл новый документ и начал набирать текст.
«Всем, кого это может касаться!
Все, что я потерял, я потерял по собственной вине. Никто не виноват, кроме меня. Мне кажется, я потратил жизнь, то ли пытаясь стать кем-то другим, то ли дожидаясь, пока стану самим собой, хотя и понятия не имел, как. И я зашел по этой дорожке слишком далеко, я не могу найти пути назад.
По крайней мере, в нескольких вещах есть хоть какой-то смысл. Спустя много лет мне наконец-то удалось прочесть "A la recherche du temps perdu”Пруста, в этом издании заглавие переводится как "Воспоминание о прошлом", но я помню, Клэр говорила мне, что более точный перевод: "В поисках потерянного времени". Позор для специалиста-филолога, к тому же писателя и преподавателя английского языка признаваться в том, что он никогда не читал такой классики, но я брался за эту книгу сотни раз за прошедшие десятилетия, и так и не смог прорваться через скучные вступительные пассажи. На этот раз, когда я лежал на кровати в подвале дома Дуэйна, я случайно открыл книгу на части "Любовь Сванна", я прочитал ее от корки до корки. Это великолепное произведение, и с таким юмором! Над последними абзацами я смеялся так, что слезы брызнули у меня из глаз…
"Подумать только, я потратил годы своей жизни, пытался убить себя, растратил величайшую любовь, и все ради женщины, которая мне не привлекательна, которая даже не принадлежит к моему типу!”
Когда человек низводит свою жизнь до серии бессмысленных навязчивых идей, то на последней стадии он ввергает в одержимость и окружающих.
Мне жаль, что я не сумел стать хорошим отцом и мужем. Мне жаль, что я не сумел стать хорошим учителем и писателем. Мне жаль, что я не сумел стать хорошим человеком.
Кто знает? Может быть, вселенная, или жизнь, или нечто важное, чего мы не можем увидеть, в конце концов, всего лишь лента Мёбиуса, возможно, скользя вниз по одной стороне, мы сумеем оказаться на другой. А может быть, нет. Я слишком устал».
Закончив письмо, Дейл перечитал его и сохранил на жесткий диск. Он поглядел на часы, поглядел еще раз. До полуночи оставалось двенадцать минут. Вечер, ночь, год и столетие почти прошли, пока он писал. Дейл подумал, не распечатать ли текст. Но в принтере не оказалось бумаги, а он слишком устал, чтобы заправлять новую.
– Это не важно, – произнес он вслух.
Если кто-то станет искать записку, он посмотрит в компьютере. Он оставил машину включенной и спустился в подвал, поискал на верстаке моток бельевой веревки, который видел там раньше, в день приезда. Это была обычная бельевая веревка, футов тридцать-сорок, но прочная и мастерски свернутая. Дейл задумался, кто это, сам Дуэйн или его Старик, сложил веревку с мастерством человека, привыкшего всю свою жизнь работать руками. Это тоже не важно.
Дейл отнес веревку в кухню, высвободил один конец и большим ножом отрезал от мотка фута три. Он свернул отрезок в кольцо, оставил большой моток на столе, захватил нож, фонарик и короткий кусок веревки и пошел по лестнице на второй этаж.
Дейл остановился, когда дошел до белой стены простыни наверху, затем всадил в натянутую ткань нож, полоснул вертикально, уводя руку вбок, словно выпуская кишки из врага. Первая простыня разошлась на две части, посередине остался длинный разрез, но на второй простыне оказалась только небольшая дырка. Отбросив нож и сунув фонарик с веревкой в карман, Дейл руками и ногтями расширил дыру, тащил, рвал, в итоге даже кусал, пробивая себе путь сквозь тонкий хлопок, как какой-нибудь хищник прогрызает себе путь, выбираясь на свет из утробы.
На втором этаже было темно и холодно. Никакого движения. Не обращая внимания на первую спальню, Дейл включил фонарик и пошел во вторую комнату.
Здесь все было так, как он видел в последний раз: детское кресло-качалка посреди комнаты, нелепая люстра над ним, многолетнее водяное пятно, расползшееся по потолку в десяти футах от пола.
Пытаясь не думать и практически преуспев в этом, Дейл вошел в комнату, поставил плоский фонарик на пол, чтобы от него на потолок падало пятно света, и сосредоточился на завязывании конца веревки в скользящую петлю, которая не развяжется. Когда с петлей было покончено, он уставился на люстру. Люстра выглядела достаточно надежной, способной выдержать человек пять его веса. Расползшееся водяное пятно вокруг люстры дрожало в желтом свете, какой-то миг оно было похоже на фреску с изображением сражающихся всадников, затем превратилось в грозовые тучи, потом перестало походить на что-либо, кроме растекшейся лужи крови. Дейл заморгал и отвернулся, взял веревку с узлом в ладони.