Ну… может, не совсем в одиночку.
Олив мчалась вверх по холму в пейзаже Линден-стрит, взбивая клубы тумана (которые тут же укладывались на место). Когда Олив пробежала мимо, старушка в кресле-качалке перестала раскачиваться. Когда девочка помахала ей, женщина не ответила. Олив чувствовала, как из-за темных оконных стекол за ней следила не одна пара глаз – тех самых, что следили вчера, когда она вела свои искалеченные творения на лужайку Мортона.
С горящими щеками, опустив голову, Олив поспешила дальше.
Ни во дворе, ни на крыльце Мортона не было. Олив со всех сторон оглядела улицу у большого серого дома, но маленького мальчика в длинной белой ночной рубашке и след простыл. Она проверила ветки дуба. Мортона не было. Посмотрела за кустами – Мортона не было.
Дверь серого особняка была закрыта. Олив постучала, но никто не ответил, а когда она попыталась повернуть ручку, выяснилось, что та не поддается. Дверь не могла быть заперта, знала Олив, потому что в Иных местах ничего не менялось без того, чтобы вскоре не возвратиться в прежний вид. Не поддаваться ручка могла только в одном случае – если кто-то держал ее изнутри.
– Мортон? – тихо позвала Олив, прижав губы к двери. – Мортон, я знаю, ты меня слышишь. Я тебе кое-что принесла.
И, сказав это, Олив тут же осознала, что хуже слов и придумать было нельзя. Уж чему Мортон еще долгое время не будет рад, так это сюрпризам от Олив.
Дверь не открылась. Дом Мортона, казалось, объявил ей бойкот.
Олив вынула черно-белую фотографию семьи Нивенс из кармана и, нагнувшись, осторожно просунула ее в узкую щель под дверью.
Олив долго стояла на крыльце в тишине, глядя на дверь. Затем та медленно и со скрипом отворилась, и высунулась маленькая белая фигурка Мортона.
– Я думал, ты хочешь меня удивить еще одними родителями, – сказал он.
Олив показала на пустое крыльцо.
– Не-а. Никаких родителей. Я закончила экспериментировать с красками Олдоса.
Мортон повис на дверной ручке, медленно раскачиваясь туда-сюда. Его всклокоченные белые волосы тоже раскачивались, они были похожи на одуванчик, который никак не сдуть.
– Эти коты знают, что ты натворила?
– Что значит «эти коты»? – переспросила Олив. – Ты же знаешь, как их зовут.
Мортон пожал плечами и продолжил раскачиваться.
– Нет, – призналась Олив. – Ну… Горацио знает. Он был вне себя. И забрал краски и бумаги.
Мортон прищурился.
– Мистер Фитцрой говорит, – начал он, раскачиваясь еще быстрее, – он говорит… что, может статься, в глубине души они пекутся не о нашем благе. – Мортон проговорил это быстро и монотонно, как выученное наизусть.
– Мистер Фитцрой их совсем не знает, – возразила Олив и встала руки в боки. – Я же сказала твоим соседям, что котам они могут доверять.
Мортон прекратил качаться и уставился на босые ноги Олив.
– Ну… тебе они тоже на самом деле не доверяют.
Олив открыла рот, но не произнесла ни слова. Соседи знали, что она солгала им о том, что будет держать бумаги в безопасности. Соседи знали, что она использовала краски. Она их самих тоже использовала, злоупотребив их помощью и помощью Мортона, чтобы сделать что-то, что никому не помогло. Они ей не доверяли. Но она не была уверена, что вправе их за это винить.
Мортон посмотрел Олив за спину.
– Спорим, я лучше держу равновесие на перилах, чем ты, – вдруг сказал он, пробежав по крыльцу и забравшись на перила.
– Спорим, ты лучше, – сразу согласилась Олив.
Но Мортон все равно решил доказать это делом. Он несколько раз прошелся туда-сюда, растопырив костлявые ручонки, и только однажды свалился в кусты. Когда он закончил, Олив вежливо похлопала.
– Я рада, что ты еще тут, Мортон, – сказала она, когда Мортон спрыгнул с перил.
Мортон нахмурился.
– Я имею в виду, я не рада, что ты тут застрял, я просто… – Олив вздохнула и помолчала. – Помнишь Резерфорда, который живет через два дома? Вы встречались, когда Люсинда прятала у себя Аннабель, – Олив плюхнулась на ступени крыльца. – Он уезжает. Будет ходить в пафосную школу в Швеции, там у него родители проводят исследования, а я так и застряну в шестом классе совсем одна. – Олив щелчком сбила со ступеньки дубовый лист и пронаблюдала, как тот вспорхнул на прежнее место. – Спорим, что ему просто было любопытно узнать что-то про особняк. Спорим, он вообще никогда не хотел со мной взаправду дружить.
Мортон присел рядом и натянул рубашку до самых пальцев ног.
– Может, он просто скучает по своим родителям, – сказал он.
Олив пнула крышечку от желудя. Секундой спустя та уже вернулась на место, словно никто ее и не касался.
– Ты обещал остаться тут еще на три месяца, не забывай, – тихо сказала она. – Мы заключили сделку.
– Три месяца без трех дней, – поправил Мортон.
Минуту они молчали. Олив наклонилась вперед, опершись подбородком на руки. То же самое сделал и Мортон. Оба смотрели на безмолвные дома на другой стороне улицы.
– Хочешь пойти потанцевать на балу? – наконец спросила Олив.
– Не очень, – сказал Мортон.
– А с Балтусом поиграть?
Мортон пожал плечами.
– Можем обследовать новую картину. На другом конце холла есть несколько, в которых…
– Все в порядке, – перебил Мортон. – Я, наверное, просто тут посижу.
Олив медленно поднялась на ноги.
– Ладно, – сказала она, глядя на его белую всклокоченную макушку. – Я очень скоро снова тебя навещу.
Макушка едва заметно кивнула.
Олив подождала еще минуту, а потом развернулась и перешла через лужайку на безлюдную улицу.
Она уже прошла пустое место, где стоял бы каменный особняк, если бы Олдос его нарисовал, и плелась по очередной тихой лужайке, когда кто-то произнес:
– Добрый вечер, мисс Олив.
Олив подскочила. Старичок с бородой – мистер Фитцрой, вспомнила она, – шагал к ней сквозь туман. Он одарил ее улыбкой, наполовину скрытой в жестких завитках бороды.
Олив попыталась улыбнуться в ответ.
– Здравствуйте, – пробормотала она.
– Я вас тут недавно видел, – сказал старик. – Вы вели этих двух… – он замялся, словно подбирая слово, – людей вверх по улице.
– Ах, – нервно отозвалась Олив. – Да, – она вдруг почувствовала, что вот-вот расплачется, и сглотнула. – Я просто… – начала она, – я просто пыталась сделать родителей Мортона, – Олив пожала плечами, глядя себе под ноги. – Но все пошло не так. И я от всего избавилась. От красок, от записей и от всего остального.