Горацио стоял неподвижно. Даже кончики ушек и усов, освещенные луной, не шевелились.
– Да. Ну, – сказал он, наконец, – такого смысла кому угодно будет достаточно.
И после этого он выскользнул за дверь и исчез.
– Итак, – провозгласила мисс Тидлбаум, – когда я выяснила, что это не опухоль, а всего-навсего вросший ноготь, моя жизнь вновь круто изменилась. Я имею в виду, учишься не принимать ничего как должное – особенно ногти. Вам всем надо бы время от времени снимать носки и обувь и просто изучать свои ноги. Это действительно помогает взглянуть на все в правильном ракурсе.
Мисс Тидлбаум оглядела своих учеников, только что прослушавших двадцатидвухминутную историю ее болезней (Олив знала точно, потому что смотрела на часы и рисовала в блокноте по закорючке в минуту) и удовлетворенно выдохнула.
– Ну ладно, – начала она. – Думаю, пора нам сосредоточиться. Ну, и куда я дела свой календарь?
Мисс Тидлбаум воззрилась на стоявший перед ней захламленный стол так, словно видела его впервые в жизни. Она пролистала несколько составленных из папок пизанских башен, перевернула обувную коробку, полную пластиковых крышек, и проверила под округлым предметом из папье-маше, который, вероятно, должен был быть человечком, но больше напоминал кабачок.
– Ничего страшного, – объявила она, вскинув руки. – Я вспомнила, чем мы занимались. Просмотром ваших семейных портретов. В понедельник мы начнем новую тему. Без календаря я не могу точно сказать, что вам понадобится, но приходите, пожалуйста, подготовленными. Почему бы вам… – Мисс Тидлбаум прервалась, схватила записную книжечку, висевшую у нее на шее, и что-то быстро записала. – Нарезанная брокколи. Вот что это было. – Она вновь подняла глаза. – Разбирайте принадлежности и покажите свои работы. Когда я вычеркну вас из списка, можете забрать портреты домой.
Заскрипели стулья. Школьники сползали с них и мчались через весь класс к шкафчикам. Олив, как обычно, дождалась, пока остальные уйдут с дороги, и только тогда направилась к полке, на которой лежал портрет родителей Мортона. Но стоило ей вытянуть холст наружу, как с края полки спланировало что-то еще.
Оно приземлилось на пыльные половицы рядом с носком ее туфли. Олив подняла. Это оказалась маленькая, сложенная вдвое открытка из плотной бумаги цвета слоновой кости. Лицевая сторона была пуста. Оборотную сторону, однако, украшала записка, выведенная изящным дамским почерком. У Олив задрожали руки. Уставившись на этот знакомый почерк, она на секунду задумалась, не попала ли во временную петлю – не провалилась ли каким-то образом в тот жуткий день, когда стояла на этом самом месте в классе рисования, глядя на собственное имя, написанное рукой Аннабель.
Но в этой записке ее имени нигде не было.
Дорогая Флоренс, – гласила она, – я получила Ваш коллаж из бутылочных крышек и колье, столь изобретательно изготовленное вами из желудей, пуговиц и рыболовных блесен (каковые, как я вижу, до своего превращения в бижутерию плодотворно использовались по назначению, поскольку все они издают в высшей степени рыбный запах), но должна сообщить вам, что эти подарки – равно как и неоднократные выражения Вашей благодарности – решительно не нужны.
Несмотря на Ваши очаровательные попытки навязаться ко мне в гости, боюсь, я не допускаю посетителей в свой дом. Уход за домом такого размера попросту свыше сил человека моего возраста, а мне бы не хотелось, чтобы посторонние, какими бы забывчивыми или настойчивыми они ни были, видели дом не в лучшем его состоянии.
В дальнейших благодарностях с Вашей стороны нет нужды. И пожалуйста – больше никаких подарков.
Искренне ваша,
А. МакМартин
Прежде чем Олив успела сложить новые фрагменты пазла воедино или хотя бы справиться с дрожью в руках, за ее спиной раздался звон.
– Так вот куда я ее положила, – проговорила мисс Тидлбаум, вытягивая открытку у Олив из руки. – Должно быть, оставила ее там, чтобы не забыть. Спасибо, Флоренс! – она погладила себя по голове. – Я подумала, Олив, что это может тебя заинтересовать – все-таки письмо отправила бывшая владелица твоего дома. И я все собиралась рассказать тебе, как познакомилась с мисс МакМартин.
Руки Олив с тыльной стороны сплошь покрылись гусиной кожей. Даже если мисс Тидлбаум и не имела никакого отношения к портрету на чердаке, еще долго при звуке бренчащей связки ключей по телу Олив будут бегать мурашки.
– Я только один раз ее видела, – продолжила мисс Тидлбаум, рассеянно перебирая унизанное множеством свистков ожерелье. – Она почти не выходила из дома, так что я отправилась на Линден-стрит лично поблагодарить ее за значительное пожертвование местному музею искусств – я член комитета по общественной работе и пополнению фондов, – но она даже за порог меня не пригласила. А я была бы очень рада там осмотреться, чтобы увидеть собрание работ Олдоса МакМартина… Такой возможности у меня так и не было до недавнего времени, когда твоя мама была настолько любезна, что впустила меня. – Мисс Тидлбаум улыбнулась. – Но мисс МакМартин тогда была уже очень стара, и ей вроде бы было не по себе, даже когда я ее благодарила, что уж говорить о том, чтобы принять в доме посетителя. Вот почему я решила вместо этого послать благодарственные подарки. Искусство звучит громче слов.
Между двумя ударами лихорадочно бьющегося сердца Олив умудрилась втиснуть: «А что пожертвовала мисс МакМартин?» Неужели в другом здании, прямо в ее собственном городе, находилось еще одно ответвление Иных мест – еще замурованные люди?
– Деньги, – сказала мисс Тидлбаум. – Не помню точную сумму, но на чеке было много нулей. И несколько полотен; ни одного кисти самого Олдоса МакМартина, просто несколько картин из семейного собрания.
Сердце Олив ухнуло на свое обычное место.
Мисс Тидлбаум тихонько вздохнула.
– Честно говоря, я тебе завидую, – призналась она. – До чего вдохновляюще, должно быть, жить в подобном месте.
– Угу, – сказала Олив.
– Вообще, можешь оставить открытку себе, – разрешила мисс Тидлбаум, всовывая ее обратно в руку Олив. – Пусть напоминает тебе об истории твоего дома. – И мисс Тидлбаум просияла, явно полагая, что Олив лишилась дара речи не иначе как от благодарности. – Не за что, – сказала она. – А теперь, коль скоро мы обе тут стоим, почему бы мне сразу не вычеркнуть тебя из списка? Можно взглянуть на твою работу?
Олив медленно повернула портрет родителей Мортона и показала рисунок мисс Тидлбаум.
Во второй, не магической версии, девочка очень постаралась изобразить их одежду реалистично, тщательно прорисовывая морщинки, вмятины и складки тканей. Глаза мистера и миссис Нивенс все еще были великоваты, но, по крайней мере, чета больше не походила на пару лемуров, переодетых в человеческие костюмы. Пальцы мистера Нивенса уже не были так сосисочны, а улыбка миссис Нивенс получилась одновременно приветливой, теплой и игривой, отчего ее лицо казалось почти живым.