Я пожалела, что во время всех этих бурных событий потеряла сумочку. Карманы моего светло-коричневого плаща были набиты вещами, которые я переложила из своего изодранного и испачканного кровью пальто. В бумажнике по-прежнему лежали ключ от сейфа и кредитная карточка. Я велела водителю несколько раз объехать центр города, но это было явно бесполезно. На большей части перекрестков горели желтые фонари, иногда мимо проезжал полицейский автомобиль.
В центре города, неподалеку от банка, располагалось несколько приличных отелей, но мой непрезентабельный вид, да еще без багажа, не давал возможности искать там пристанища. Я мысленно приказала водителю направиться по скоростному шоссе к пригороду. Минут через сорок мы нашли мотель с вывеской: «Свободные места» и подкатили к одному из этих ужасных заведений с названием вроде «Супер-6», «Мотель-8» или тому подобным вздором, словно люди такие кретины, что не запомнят название, если к нему не добавить номер. Я подумала, не послать ли водителя зарегистрироваться, но это было рискованно – он мог вступить в разговор, а я слишком устала, чтобы лишний раз напрягаться. Жаль, конечно, что у меня не хватило времени поработать с ним. В конце концов я причесалась, как смогла, заглядывая в зеркальце заднего вида, и направилась ко входу в мотель. За стойкой сидела заспанная женщина в шортах и заляпанной футболке мерсерского университета. Я заранее придумала, как нас зовут, откуда мы, придумала номер машины, но женщина даже не потрудилась выглянуть наружу, где стоял «крайслер» с работающим мотором. Как и всегда в этих глупых заведениях, она лишь попросила заплатить вперед.
– На одну ночь? – спросила она.
– На две. Мой муж завтра будет целый день отсутствовать. Он коммивояжер, продает кока-колу и поедет на завод. А я хочу…
– Шестьдесят три доллара восемьдесят пять центов,– бросила женщина.
Она дала мне ключ, привязанный к пластинке с номером.
– Двадцать один шестнадцать. Объедете кругом и поставите машину около мусорных ящиков.
Мы сделали как она велела. Это казалось нелепым, но стоянка была забита машинами, а у дальнего забора стояли даже несколько трейлеров. Я открыла номер ключом и вернулась к машине.
Водитель, сгорбившись, сидел за рулем и дрожал. Лоб его покрылся потом, щеки тряслись – он пытался выскочить из того малого пространства, что я оставила его воле. Я здорово устала, но по-прежнему уверенно держала над ним контроль. Признаться, мне ощутимо не хватало мистера Торна. Уже много лет мне даже не приходилось вслух высказывать свои пожелания – он и так выполнял все беспрекословно. Используя же этого незнакомого грузного человека в «крайслере», можно было дойти до отчаяния – все равно что работать с окалиной, когда привык иметь дело с благородными металлами. Я пребывала в нерешительности. Конечно, были определенные преимущества в том, чтобы держать его при себе до понедельника. Самое главное – автомобиль. Но риск был слишком велик. Его отсутствие уже могли заметить, и полицейские, возможно, ищут его машину. Все это очень осложняло ситуацию, но главное, из-за чего я решилась избавиться от него, была та ужасная усталость, которая навалилась на меня после прежних восторгов. Мне необходимо было поспать, оправиться от потрясений и вчерашнего кошмара. Этого глупого водителя не стоило оставлять без присмотра: он мог выйти из пассивного состояния, пока я буду отдыхать в номере.
Наклонившись к нему поближе, я легко коснулась рукой его щеки.
– Ты вернешься на шоссе,– прошептала я.– Поедешь вокруг города. Каждый раз, когда будешь проезжать съезд с шоссе, увеличивай скорость на десять миль в час. Когда проедешь четвертый съезд, закрой глаза и не открывай их, пока я тебе не велю. Кивни, если все понял.
Он кивнул. Глаза его остекленели и смотрели прямо перед собой. С этим хорошей Подпитки не получится, даже если бы я захотела.
– Поезжай,– приказала я.
Я наблюдала, как «крайслер» выехал со стоянки и свернул влево, к скоростному шоссе. Закрыв глаза, я воочию видела длинный капот и слепящий свет фар, мелькающих мимо машин, слышала тихий гул кондиционера и чувствовала, как голые руки царапают шерстяной свитер. Во рту был противный привкус недокуренной сигары. Я вздрогнула от отвращения и немного отстранилась. Миновав первый съезд, водитель плавно увеличил скорость до шестидесяти пяти миль в час. Он отъехал уже довольно далеко, и мое восприятие немного ослабло, смешиваясь со звуками на стоянке и прикосновением ветерка к лицу. Я едва ощутила тот момент, когда машина разогналась до скорости девяносто пять миль и водитель закрыл глаза…
Номер мотеля был именно таким, каким я себе его представляла,– пустой и тоскливый, ничего, кроме самого необходимого. Порез на правом боку оказался тонюсенькой царапиной, но платье и комбинация были безнадежно испорчены. Рана на мизинце пульсировала намного болезненнее, чем бок. На некоторое время я отогнала сон, чтобы принять горячую ванну и вымыть голову. Затем, завернувшись в два полотенца, я села и заплакала. У меня не было с собой ни ночной рубашки, ни смены нижнего белья. Боже мой, не было даже зубной щетки! Банк будет закрыт до утра понедельника, значит, ждать еще больше суток. Я сидела и плакала, чувствуя себя старой, забытой и никому не нужной. Мне хотелось вернуться домой, забраться в свою кровать, и чтобы утром мистер Торн, как всегда, принес кофе с бриошами. Но возвращаться было некуда. Мои рыдания скорее походили на плач покинутого ребенка.
Потом, все еще закутанная в полотенца, я улеглась на бок, накрылась одеялом и заснула.
Проснулась я лишь после полудня, когда в номер пыталась войти горничная. Добравшись до ванной, я попила воды, стараясь не смотреть на себя в зеркало, и вернулась в кровать. Толстые занавески не пропускали дневной свет в комнату, вентилятор тихонько урчал, и я снова прибегла к спасительной силе сна, как раненое животное. Никаких сновидений не было.
Вечером я встала, пошатываясь и чувствуя боль во всем теле еще сильнее, чем накануне, и попыталась привести себя в порядок. Платье никуда не годилось, придется не снимать плащ. Волосы тоже требовали ухода. Но при всем при этом кожа моя ожила, плоть под подбородком сделалась более упругой, а морщинки, наложенные резцом времени, разгладились. Я ощущала себя гораздо моложе, чем прежде. Несмотря на весь ужас вчерашнего дня, Подпитка сослужила мне хорошую службу.
За бесконечно тянувшейся автостоянкой находился ресторан. Совершенно бесчеловечное место: освещение как в операционной, на столах клеенка в красную клетку, все еще влажная после того, как помощник официанта провел по ней своей невообразимо грязной губкой, и огромное, закатанное в пластик меню с цветными фотографиями «специальных блюд» этого заведения. Я подумала, что фотографии, наверное, предназначены для неграмотных посетителей, неспособных расшифровать цветистые описания «восхитительной, хрустящей домашней поджарки» или «самого любимого блюда южан на все времена – мамалыги с овсянкой, как его делала бабушка». Меню было невозможно читать из-за этих бесконечных отступлений и восторженных восклицаний, снабженных неграмотными комментариями. Как странно: одно поколение пробавляется паршивой, всем надоевшей пищей только потому, что эти люди слишком бедны или слишком невежественны, чтобы вкусно питаться, а для следующего поколения эти же блюда становятся традиционной едой «для души». Я заказала чай с горячей английской булочкой и ждала целых полчаса, когда мне ее принесут, все это время страдая от ругани и чавканья за соседним столом, где сидела огромная семья этих скотов северян. Не в первый раз я подумала, что нация была бы гораздо более здравомыслящей, если бы закон запрещал детям и взрослым питаться в одних и тех же заведениях.