– Она тебе понравится! – сказал Степан дому, улыбаясь.
В этот момент, сидя рассветным утром в кухне собственного дома в одних трусах за чашкой кофе, Степан Сергеевич Больших понял, как Божье откровение, одну простую истину, что именно эту женщину он ждал всю свою мужскую жизнь и именно этой женщины не хватало ему в этой жизни.
Ему и его дому!
– А ведь Лев Гурьевич сто раз прав! Что я такого наворотил в своей голове? – Он отряхнулся от всякой надуманной глупости. – Какие препятствия, какие веры могут быть? Стаську в охапку – и домой! И не отпускать! Все!
Хлопнув по кнопке, отключил только собравшийся закипеть чайник, для второй порции кофе, хрюкнувший обиженно от такого неделикатного обращения, и стремительно, большущими шагами прошествовал в спальню одеваться-собираться.
Сначала к Вере в больницу, расставлял приоритеты и дела сегодняшние Больших, выезжая с поселковой дороги на шоссе. Посмотрит, как она, оценит ситуацию, а потом к Стаське.
Хватит! Наигрались!
Возле Вериной койки на стуле сидел незнакомый мужик, в накинутом поверх одежды белом халате, держал больную за руку и, наклонившись поближе, вперед, что-то тихо ей говорил.
Он обернулся на звук закрывающейся двери, увидел Степана и встал.
– Здрасте, – поздоровался мужик.
Степан не удостоил его и словом, кивнул.
– Я выйду, – наклонился к Вере незнакомец, пожав ей ладошку. – Вы поговорите.
И так бочком, бочком, всем видом выказывая неуверенность и признание иного авторитета на данной территории, тихо вышел за дверь.
Степан сел на его место.
– Как ты? – спросил он у Веры.
– Нормально, – тихо ответила она.
– Мне надо посмотреть твой шов, – предупредил он, берясь за край укрывавшего ее одеяла.
– Не надо, Степан, доктор смотрел утром, сказал, все хорошо, – попыталась остановить она, схватив его за руку.
– Тебе, может, и не надо, а мне надо! – твердо, обычным докторским тоном, оборвал он тихое блеяние Веры.
Не обращая внимания на ее слабое сопротивление и смущенно краснеющие щеки, откинул одеяло. Задрал рубашку, отлепил с одной стороны лейкопластыри, поддерживающие марлевую повязку, посмотрел шов, быстро, но легко понадавливал пальцами вокруг шва, заклеил обратно, одернул рубашку и укрыл Веру одеялом.
– Шов чистый, хороший. Как настроение?
Он решил не задавать лишних вопросов, что надо, Степан увидел, а остальное узнает у доктора Иванова.
Но Степан, понял, что ожидал гораздо более худшего, чем увидел.
Спасибо тебе, Господи!
– Хорошее, – ответила, как добросовестная пациентка, Вера, – утром мама с Ёжиком приходили. Спасибо тебе за Валентину Николаевну, мама одна бы не справилась. И за санитарку, тетю Любу, спасибо.
Она вдруг замолчала, задумалась, чему-то смутилась, отвела глаза в сторону от лица Степана и добавила невпопад:
– Большое. Вот Игорь пришел. Сказал, что не уйдет. – Она повернула голову и пристально посмотрела на Степана: – Он хочет вернуться к нам и помогать, пока я не выздоровлю окончательно. И потом остаться. Я раньше его гнала, а теперь чего уж…
– И правильно решила, – поддержал Степан, – зачем гнать, у вас же сын.
– Да! – обрадовалась поддержке Вера. – Ванечка его любит сильно, а Игорь, тот вообще в нем души не чает!
– Вот видишь, – не стал развивать тему Больших, – тем более тебе есть из-за чего стараться как можно скорее встать на ноги.
– А ты не… – она печально посмотрела ему в глаза, – …обижаешься?
– Да господь с тобой, Вера! – усиленно возроптал Степан. – На что ж мне обижаться?
– Ну, мы с тобой так давно вместе, и Ёжик к тебе привязался… а тут Игорь?
– Вера, ты хочешь, чтобы он вернулся?
– Да… – не самым решительным тоном ответила она.
Больших улыбнулся ей и посоветовал со всей ответственностью:
– Тогда не думай ни о чем лишнем. Приложи все свои силы духа, чтобы выйти отсюда скорее и быть с семьей.
Вера кивнула понимающе, улыбнулась робко, но в глазах мелькнула грусть.
Женщины! Охо-хо-шеньки!
– Вер, я не смогу к тебе часто приезжать. Буду звонить твоему врачу и тебе. И давай договоримся, ты станешь честно отвечать на мои вопросы и рассказывать о своем самочувствии и делах. Договорились?
– Да! – пообещала она твердо и улыбнулась настоящей улыбкой, но слезы все-таки потекли через улыбку. Степан стер тоненькие ручейки с ее щек.
Они прощались.
Разумеется, он не выпустит ситуацию из-под контроля, проследит весь ход выздоровления и помогать будет всем, чем сможет, и заезжать к ним домой, когда Веру выпишут из больницы, но совершенно понятно стало обоим, что они сейчас прощались.
И навсегда.
У нее плескалась в глазах грусть и сожаление и что-то еще недоговоренное, не понятое Степаном. А он чувствовал облегчение.
И не потому, что так удачно для него все складывается с Верой, за нее он искренне порадовался. За нее и за Ёжика, который так долго ждал отца.
Он почувствовал облегчение в тот ранний час, сидя в кухне своего дома, когда на него снизошло осознание простой истины. То ли прочищенные увесистым моральным подзатыльником Льва Гурьевича мозги встали на место, то ли Господь устал от его надуманных условностей и препонов, но Степан Больших освободился от чего-то давящего и мешавшего дышать полной грудью, и жить на всю катушку.
И радость за Веру и устраивающуюся по-новому ее личную жизнь уже не могла ни прибавить, ни убавить к этому ощущению освобождения и облегчения ничего.
– Я пойду с врачом твоим поговорю, – поднялся со стула Степан. – Выздоравливай!
– Иди, – отпустила его совсем Вера.
К врачу Иванову Степан попал не сразу, у двери палаты его перехватил ожидавший Степана бывший муж Веры по имени Игорь.
– Я поговорить с тобой хотел! – решительно заявил он.
– Ну, давай поговорим, – разрешил Больших.
– Пошли, что ли, покурим? – выдвинул предложение Игорь.
– Не курю. Если разговор долгий, идем в кафе через дорогу, заодно и позавтракаю, – выдвинул встречное предложение Степан.
– Давай, – согласился вынужденно Игорь.
Не зная соответствия данного заведения заявленному уровню, Степан не стал экспериментировать со здоровьем и заказал себе пару тостов, овощной салат, яичницу и кофе с молоком. Игорь ограничился соком и сразу закурил, как только официант отошел от их столика.
– О чем хотел побеседовать? – не разводя словесную «малину», задал ритм беседы Степан.