– Как спалось?
– Сева… Давай ты больше не будешь меня преследовать, хорошо? Не звони и не карауль. Пожалуйста.
Она сказала это так спокойно и ровно, что сама себе поразилась. Сева нахмурился:
– Я тебя чем-то обидел?
– Нет, не обидел. Просто – не надо. Не надо, – повторила Лора для пущей убедительности. Прежней решимости объяснить все у нее уже не было, и Лора поспешила встать на ноги. – Не звони мне больше и не приезжай. Мы с тобой чужие люди, не друзья, никто.
Она думала, что Сева побежит за ней, попробует остановить – но он остался на бордюре. Может, и к лучшему. Определенно, к лучшему.
Все утро у нее было скверное настроение. Она моталась по городу, застревая в пробках то на шоссе Энтузиастов, то на Ярославке, то на Люблинке – казалось, что она собрала все пробки столицы и никуда не движется вовсе, а только стоит, стоит, стоит без конца… Очередной вызов привел ее к бизнес-центру на Белорусской. Приткнувшись возле заправки, Лора снова приготовилась ждать, но пассажирская дверь спереди уже распахнулась, и в салон снова влетело ощущение утра, упругое, словно заливистая птичья трель.
– Здравствуй!
Сева плюхнулся на сиденье, пристегнулся и только потом наградил озорной улыбкой. Он был одновременно так знаком и так не похож на себя, что Лора оробела. Деловой костюм, безукоризненно серый, белый воротничок рубашки, синий узел галстука – дополнение к фиолетовой синеве глаз. Кожаный портфель на коленях. Пряди черных волос небрежно откинуты со лба. Ничто в нем не напоминало того парня, которого она сбила на Сретенке. И все же…
– Снова ты! Сева, я же просила! Вылезай из машины, – рассердилась Лора. Сева погрозил ей пальцем:
– Эй-эй-эй, я клиент. Меня полагается везти!
– Ты клиент? Ты заказывал такси… на Дубровку? – Лора замолчала, сознавая его уловку. Корнеев в ответ ухмыльнулся.
– На Дубровку. Естественно. А вообще, не оригинально ни разу! – продолжала кипятиться она. – Выходи сейчас же.
Неосознанно она левой рукой вытащила из-под сиденья тряпку, которой недавно протирала стекла, и торопливо обмахнула от пыли носки ботинок. Это вышло у нее как-то мимоходом, само собой, и, обрати Сева на это внимание, Лора бы рассердилась еще больше.
– Ты должна меня доставить, – не сдавался он. – Иначе что мы скажем диспетчерам?
– Да мне плевать, что мы кому скажем! – вспылила Астанина.
Сева пожал плечами и уставился в лобовое стекло. В обоюдном молчании прошло с минуту, и вдруг показалось, что произнесенные слова и взлет интонации никуда не исчезли, а все еще эхом отражаются от мягких стен салона, как жуки, которые тычутся в плафон фонаря. Лора устыдилась, что сорвалась на Севу. В конце концов парень не виноват.
– Прости, – признала она свою неправоту. – Просто нервы ни к черту.
– Почему?
– Почему. Жизнь такая.
– Почему? – тихо настаивал Сева.
– Так уж сложилось, – начиная снова раздражаться, отозвалась Астанина.
Сева повернулся к ней всем корпусом и оказался чуть ближе, чем ей бы хотелось.
– Ты уверена, что жизнь виновата? Это ведь сама ты делаешь ошибки день за днем. При чем тут твоя жизнь? Она такая, какой ты ее создаешь.
– Вот только не надо тут философии! – попробовала остановить его Лора.
– А это не философия. Люди настолько отучились думать собственными мозгами хоть пару минут, что на любое размышление цепляют ярлык «А, это философия» – и тут же эту мысль в помойку. А потом и все остальные мысли тоже. Без мозгов-то жить куда легче, правда?
Лора вдруг бесконечно устала сопротивляться ему. Даже спорить расхотелось.
– Чего ты от меня хочешь? – едва ворочая языком, спросила она.
– Чтобы ты перестала бегать. От меня. От себя. От всего мира.
– Ох ты какой умный…
– А ты колючая, как дикобраз. Еще и расшвыриваешься иголками, – отозвался Сева мирно. – Пойми, я же как лучше хочу. Когда ты меня отшила, я решил – хорошо, пусть так. Но я не могу перестать думать о тебе. И не подумай, что я влюбился, нет, тут другое. Я просто знаю, что могу помочь, но еще не понял, как именно. Расскажи мне о себе, просто расскажи. Кто ты, где твой ребенок – который у тебя есть. Где твой муж.
– Я вдова, – обрубила Лора. И тут же почувствовала дикое, чудовищное несоответствие между собой и этим словом. Наглая, ужасающая ложь, она не вправе называться вдовой, только не вдовой. Задохнувшись, Астанина не сразу смогла продолжить. Сева помолчал, взглянул на нее коротко и принялся рассуждать, очевидно, в надежде, что рано или поздно она его перебьет:
– Вдова… Обычно женщины любят вдовцов, вроде как те уже с пробой, и проба эта удовлетворительна, а мужчины, наоборот, не любят вдов. Если с мужем ей жилось плохо, но она дождалась его смерти вместо того, чтобы развестись, то с ней что-то не так. Либо глупая, либо слабая, либо неуверенная, либо расчетливая. Если же умерший муж был любимым, а жизнь с ним была хороша, после его смерти ничего не изменится. Более того, муж этот окажется внезапно идеальным образчиком мужского пола, носителем всевозможных достоинств, представителем исчезнувшей расы… И о нем будут слагаться легенды. А новым претендентам на благосклонность его вдовы придется довольствоваться сравнениями не в их пользу.
Астанина зажмурилась, стиснула зубы. Но взять себя в руки так и не сумела и проговорила:
– А что делать с теми, кто убил своего мужа?
Полуторагодовалый Алеша вовсю носился по квартире. Энергии у него было хоть отбавляй, и мать Глеба, Ирина Анатольевна, то и дело закатывала глаза:
– Он у тебя все время скачет. Успокой, а лучше, уложи поспать. Нервную систему расшатаешь, что потом делать?
Несмотря на то что жила свекровь отдельно, она заходила проведать детей и внука через день. Лоре требовалось нечеловеческое терпение, чтобы не отвечать на придирки и советы Ирины Анатольевны, считавшей, что она лучше других знает, как общаться с подрастающим поколением: мать Глеба работала учителем русского языка в средней школе. Пару раз Лора пыталась спорить, указав на то, что она и сама по образованию педагог, причем для дошколят, но Ирина Анатольевна улыбнулась снисходительно:
– Я-то Глебчика вырастила. Свои дети не то, что чужие. Такое не забывается.
Они и раньше, до рождения ребенка, не находили должного понимания, хотя Лора изо всех сил старалась полюбить мать своего мужа как родную. Возможно, проблема была в том, что и родная мать была ей не очень близка, ведь с тех пор, как Зоя уехала в Одессу, они лишь перезванивались, не увидевшись даже на свадьбе. А Ирина Анатольевна через раз давала Лоре понять, что та – лимита, ничего не умеющая и не знающая, и завлекшая ее единственного сына в брак чуть ли не силком, чуть ли не обманом.
Скандалить было не в характере Лоры, и она чаще молчала, не отвечала на обиды. Намеки в собственный адрес ее не трогали, но, когда появился Алеша, Лора в полной мере испытала жгучий материнский инстинкт львицы, готовой грызть глотку любому, кто претендует на ее детеныша. Как-то раз она намекнула Глебу, чтобы тот поговорил с матерью, но муж только обнял ее за все еще полноватую талию, пробасил: