Тут писатель-детективщик, он же – дамский романист, в душе Александра снова встрепенулся: не могла ли Анна нанять цыганку-торговку, чтобы та подсунула Манихину отравленного лещика? Судя по рассказу Манихина, он имел все шансы отправиться на тот свет, не окажись совершенно случайно рядом Марина – еще не виденная Меншиковым девушка, о ней известно лишь, что у нее светлые, золотистые волосы, – не умей она мгновенно оценить опасную ситуацию, оказать первую помощь и водить машину.
Везет, конечно, Манихину, в доме его живут только незаурядные женщины!
Итак, версия насчет отравленного леща… Совершенно нераскрываемое убийство. Ну что же, забавный мог быть поворот сюжета! Пожалуй, его не стоит сбрасывать со счетов. Но развить этот поворот в реальности будет довольно сложно. Нужен не писатель-детективщик, а настоящий частный детектив, который вел бы слежку за Анной. А дома контролировать каждый ее шаг должен муж. То есть прежде всего проникнуться ценностью этой версии должен именно он. Но кто подкинет ему такую подсказочку? Кто отыщется смелый-храбрый? Александр Меншиков себя трусом не считал, однако поостерегся бы даже намек такой обронить. Гораздо проще было ему намекнуть Манихину на вторую версию, которая вполне отчетливо вырисовалась в уме. Эта версия годилась только для детектива, никак не тянула на дамский роман – прежде всего потому, что дама в ней не была замешана.
Итак, версия вторая. Серега, верный сторожевой пес, на самом деле – сущая гиена. Эти пожиратели падали тоже как бы относятся к семейству собачьих. Манихин в общем-то упомянул, что в свое время спас Сереге жизнь, но человеческая благодарность, увы, не принадлежит к числу вечных ценностей. Бушуев мог его просто-напросто перекупить; вдобавок не исключено, что история со спасением Сереги тоже оказалась подстроенной – совершенно как и история с отравленным лещиком. Как, впрочем, и история со спасением Манихина самоотверженной амазонкой Мариной…
И опять в игру вступает автор дамских романов! Отбрасываем кандидатуры Анны и Сереги! Виновница всего – загадочная особа по имени Марина. Ее подослал Бушуев, чтобы она втерлась в доверие к Манихину и убила его. Она оказалась в нужное время в нужном месте – Манихин покушал отравленной рыбки и начал помирать. Марина спасла его…
Зачем, если Бушуев все равно замышляет убийство своего старинного врага? Нет, этот номер не пройдет. Предположить разве, что, поскольку за покупкой леща сквозит чистейшая, неконтролируемая случайность, Марина быстренько спасла Манихина, чтобы он вскоре сделался жертвой именно Бушуева? Догадка не без оригинальности, если взять за основу следующую мысль: цыганка не подкуплена, лещик отравлен случайно, эпизод на Канавинском базаре не имеет никакого отношения к козням Бушуева. Втершись в доверие к Манихину, Марина взялась подсыпать, подливать или подмешивать ему мышьячок в тщательно контролируемых дозах. И теперь, глядя на бронзовую маску, возникшую на месте некогда красивого, благородно вылепленного лица, Марина и Бушуев радуются, что сумели так обезобразить этого человека. Словно бы клеймо на нем поставили!
Чем дольше Александр размышлял, тем больше склонялся именно к этому выводу: цель отравления – не смерть Манихина. Цель – превратить его существование в невыносимое. Заклеймить уродством, безобразием! И какой бы вычурной, надуманной, нелепой и смехотворной ни казалась каждая из предложенных Александром версий, он убежден: кто-то из этих троих самых близких Манихину людей – предатель. Можно думать, это одна из женщин. Потому что именно женщина превратила доктора Меншикова в вестника. Но во-первых, Серега мог кого-то нанять для этого дела. А во-вторых, ни Анна, ни Марина не подходят под приметы той зеленоглазой, с темно-рыжими волосами и нежной загорелой кожей. То есть Марину он, строго говоря, не видел, но вызнал, что волосы у нее светлые, золотистые, а глаза – серые. Можно, конечно, волосы покрасить и вставить в глаза зеленые линзы, но воля ваша, господин сочинитель дамских романов, это больно уж крутовато!
Хотя, если вспомнить, зелень этих глаз и впрямь была какой-то слишком уж насыщенной, почти неестественной…
Александр стал столбом, упершись взглядом во что-то настолько насыщенно-зеленое, что даже он, погруженный в свои детективные изыскания, не мог этого не заметить. Оказалось, что стоит на перекрестке, а перед ним напряженно сияет зеленым глазом обыкновенный светофор.
Александр огляделся с видом внезапно разбуженного человека. Действительно он чувствует себя как лунатик, сноброд по-старинному, который уснул дома, а проснулся невесть где. Вот так же и он: уснул, то есть погрузился в размышления на Верхневолжской набережной, где-то возле красно-коричневой коробки Политехнического института, своими очертаниями, а особенно – странными фигурами на крыше напоминающего некий индийский не то храм, не то мавзолей, а очнулся довольно далеко от Политеха и набережной, на перекрестке улиц Ульянова и Пискунова, напротив Нижегородского универсама.
В это самое мгновение зеленый свет погас, мимо потянулся поток машин, возглавляемый троллейбусом. Александр рассеянно поглядывал на противоположную сторону и вдруг среди пешеходов увидел знакомую высокую фигуру с распатланной рыжеватой головой. Это был фельдшер Палкин по имени Паша Вторушин – та самая одиозная и курьезная личность, по вине которой Александр дорабатывал свой последний предотпускной день в гордом одиночестве и попался в ловушку зеленоглазой ведьмы. Нет, в самом деле: окажись при нем Палкин, этого не случилось бы! Она ведь не стала бы с ними двоими… Или стала бы? Но Александр никогда не любил групповухи, не допускал ее даже мысленно! Нет, окажись там Палкин, ничего бы не произошло.
И тут вдруг его накрыло догадкой, которая в любую другую, более трезвую, более холодную, не столь затуманенную ревностью и задурманенную женщиной голову пришла бы, конечно, гораздо раньше: да ведь все это случилось именно потому, что Палкина с ним не было!
А почему не было Палкина? Потому что Александр сам велел ему остаться на подстанции. А почему велел? Да потому что Палкин его достал. А почему достал? Не потому ли, что ему до зарезу было нужно оставить доктора Меншикова в одиночестве?
И Палкин этого добился – не мытьем, так катаньем!