– Не пройти ли нам в гостиную? – очень спокойно сказала она.
– Если вам угодно, – учтиво ответил он, – но вряд ли это имеет смысл. Уже так поздно.
– Ах да, – сказала она, резко усмехнувшись, – слишком поздно. Уже ничто не имеет особого смысла.
“Радость моя, – вот что скажет Бог,—
Зря ты пошел дорогой такой,
Прах отряхнешь ты земной с ног,
Свод голубой твою примет любовь,
Как ты забудешь небесный чертог,
Клятву поправ и венец золотой?”
Роберт Браунинг. Действующие лица [29]
Спустя три месяца после описанных в предыдущей главе событий лейтенант Бертрам возвращался с вечера в доме одной из восходящих звезд британского делового мира, члена парламента мистера Г. А. Самса. Словно повинуясь какому-то мрачному влечению, он решил навестить генерала – под тем предлогом, что нужно вернуть книгу, которую он брал у этой недавней жертвы матримониальных уз. По городу ходили слухи, будто в молодой семье не все благополучно. Поговаривали, что сбитый с толку муж горячится и запугивает жену, а она, жестокая, да что там – бесчеловечная, неподобающим леди образом над ним глумится. От ее надменной меланхолии не осталось и следа, с каждым днем она держалась в свете все веселее и безрассуднее. В ее поступках, как в поведении безумца, было все меньше связности и смысла.
Но Бертрам не догадывался об этом, как и о громогласной ссоре, сотрясавшей дом в это самое утро, и спокойно постучал в дверь, за которой провел столько восхитительных вечеров. Когда ему отворил суровый слуга, Бертрам, в первую очередь, поразился, как темно внутри. Прекрасно зная этот дом и привыкнув видеть его ярко освещенным и расцвеченным бальными нарядами, он разглядывал тусклую свечу, опущенные жалюзи и сумрачные комнаты, не в силах понять, что все это значит. Слуга уже собирался поспешно пробормотать “нет дома”, когда Бертрам заметил пересекавшего холл генерала: лицо его было иссиня-серым и пустым, как у мертвеца. При виде лейтенанта генерал остановился, потому что даже в эту ужасную минуту воспитание не позволяло ему пройти мимо, и судорожно протянул трясущуюся руку. Бертрам пожал ее и растерянно спросил, что случилось.
– Входите, – прохрипел Пэйли, – входите.
Он провел его в гостиную, непривычно заброшенную и пустую.
– Лейтенант Бертрам, – сказал он обреченно, – я нигде не могу найти свою жену. Она сбежала.
Бертрам наткнулся на каминную решетку, и грохот разнесся по притихшей комнате.
– Сбежала, – продолжал генерал, и голос едва слушался его, – в кэбе, через весь Лондон, и она…
– Мы должны ее догнать, – вырвалось у Бертрама, который, в отличие от своего командира, был человеком действия. – В чем бы ни было дело, она не должна разъезжать по городу без сопровождения, – сказав это, он взялся за шляпу.
– Это еще не все, – сказал генерал, содрогнувшись и прибавив пару чудовищных ругательств. – У нее есть защитник.
Повисла пауза; Бертрам побелел и вскрикнул:
– Кто он?
Бледный генерал заскрипел зубами:
– Не знаю.
– Откуда они отправились?
– Из конюшен Гренэма, час назад.
Бертрам бросился к двери и на пороге обернулся.
– Не сомневайтесь… Я верну ее вам… и… – конец фразы был украшен одним из тех проклятий, что прежде никогда не срывались с его уст. – Я встречусь с этим дьяволом и убью его.
Десять минут спустя он расспрашивал недоумевающего конюха, кто выехал из конюшни около часа назад.
– Ну, были тут высокий господин с дамой, – неспешно ответил тот.
– Да, да. Ты их знаешь?
– Нет, сэр. Дэвис вот знает.
– Где он? Спроси у него поскорее.
– Эй, Дэвис!
– Чего надо? – раздался из темноты глухой голос.
– Кто там от нас в двенадцать уехал с дамой? Повисло молчание, показавшееся Бертраму почти невыносимым, а затем последовал ответ:
– Лейтенант д’Авигдор, из карабинерского. Бертрам попятился на шаг, а затем велел подать лошадей.
Стояли друг пред другом мы,
И выло страшным много гласным эхом
За лесом, из той пестрой тьмы,
Зов рвался в небо именем Христовым [30] ,
И звук был куплен жизнью.
Альфред Теннисон. Мод [31]
Солнце уже село, когда изысканно одетый англичанин, представлявшийся лейтенантом Дигби, собрался выйти в сад лучшей гостиницы Кобленца в сопровождении темноволосой и явно чем-то обеспокоенной юной леди. К нему подошел посыльный и доложил, что его желает видеть некий джентльмен. Усадив Веру Пэйли – это была именно она – англичанин обернулся к дверям и увидел одетого в дорожный костюм темноволосого молодого человека с бледным лицом и волевым подбородком, отшатнулся и прошептал:
– Бертрам.
– Да, это я, – сухо ответил тот. – И вы можете догадаться, зачем я здесь.
– Право, не знаю. Но я страшно рад тебя видеть! – сердечно ответил д’Авигдор, которому и в самом деле было очень приятно повстречать старого приятеля.
Бертрам мрачно взглянул на него.
– Я приехал, – проговорил он, – за миссис Пэйли.
Д’Авигдор, сжав кулаки, приблизился к Бертраму.
– Что это, черт возьми, значит? – вскричал он.
– Лейтенант д’Авигдор, – был ответ, – вы негодяй и подлец!
Д’Авигдор вскинул голову и внимательно взглянул на собеседника.
– Что ж, Бертрам, – сказал он вполне искренне, – я не стану называть тебя лжецом, потому что знаю, что ты не лжец, и как человек ты куда лучше меня. Но зато я могу, ничуть не кривя душой, назвать тебя дураком. Дорогой мой, я военный и человек слова, а ты прекрасно понимаешь, что значат твои слова. Если тебе нравится, когда люди убивают друг друга за выражения, не наказуемые законом, как угодно. Я трижды дрался на дуэли, но по-прежнему считаю это глупостью.
– Я никогда не дрался на дуэли, – тяжело дыша, ответил Бертрам. – И всегда осуждал их. Но, глядя на вас, я думаю иначе. Распутник, предатель, очернитель доброго имени, если закон не дает мне в руки оружия, я возьму его сам. Вы не желаете драться из-за слов, так деритесь из-за… – И он схватил своего собеседника за ворот. Д’Авигдор вырвался с громким проклятием и отступил на несколько шагов.