– А что это за песня? – опять тихо спросила Линн.
– Конечно же, «Глядя извне», – укоризненно ответил Гай. – Помнишь, ты слушала ее на моем плеере?
– Да, – прошептала Линн.
– Ну? – спросил Гай. – Разве она не великолепна? Ты можешь предложить лучшего соискателя?
С минуту Линн ничего не отвечала.
– Но ты не знаешь, кто автор песни, – сказала она, хотя сердце ее тяжело колотилось. – Как ты собираешься решить эту проблему?
– Тайна разгадана, – легко произнес Гай с таким видом, как будто он получает большое удовольствие от происходящего.
Линн посмотрела на него:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну хорошо, – ответил он. – У отца есть друг – великолепный художник – его зовут Чарли Портер. Он работает для полиции. Он рисует портреты, которые вывешивают в полицейских участках и показывают в новостях. Понимаешь, портреты, которые рисуют по словесному описанию.
Линн почувствовала волну облегчения. В какой-то момент она испугалась, что Элизабет выдала ее. Но, похоже, Гай ни о чем не знал.
– Короче, – продолжал он, – вчера вечером я проиграл Чарли запись песни. Сам я столько раз ее слышал и так много думал об этой певице, что смог идеально ее описать. Все в деталях – волосы, глаза…
– А можно взглянуть на портрет? – спросила Линн, почувствовав ком в горле.
Она понимала, что это глупо, но уже начала ревновать к этой анонимной певице. Гай влюблен в призрак! Ах, если бы он знал…
– Нет, – ответил Гай, нежно глядя на нее. – Это будет сюрпризом. Элизабет Уэйкфилд помогает мне размножить листовку, которую мы раздадим сегодня во время обеденного перерыва. Там будет эксклюзивный рассказ о моей таинственной песеннице и рядом с рассказом будет портрет. Тогда и посмотришь, – завершил он, явно довольный собственным планом.
Линн ощутила большое любопытство.
– Ты явно без ума от этой певицы, не правда ли? – осторожно спросила она, поражаясь собственной смелости.
Гай посмотрел ей в глаза, лицо его неожиданно стало серьезным.
– Да, – произнес он, глубоко вздохнув. – Думаю, я влюбился в нее. Тебе это кажется ненормальным?
– Нет, – скучно ответила Линн.
Это не казалось ей ненормальным. Не более ненормальным, чем все остальное.
Она не могла этому поверить. И ведь сама виновата! Хватило бы у нее мужества подписать кассету своим собственным именем, и этого никогда бы не произошло. Теперь у нее тайная соперница, которой на самом деле не существует!
Линн была убеждена, что во время обеденного перерыва будет подвергнута унижению. Конечно же, Гай описал художнику девушку своей мечты. Знойную, прекрасную, недосягаемо идеальную – кого-то, очень похожего на Линду Ронстадт.
И портрет этой прекрасной девушки будет напечатан над словами ее песни.
Линн не могла поверить, что утро наконец закончилось. Казалось, несколько дней прошло с того момента, как она распрощалась с Гаем у питьевого фонтанчика в главном фойе перед началом часа самостоятельных занятий. Уроки тянулись невыносимо медленно. Думать она могла только об обеденном перерыве и листовках с портретом вымышленной девушки. Более того, все, с кем она встречалась в этот день, комментировали ее «новый» вид. Сознание того, что все обращают внимание на ее внешность, наполняло Линн страхом и неуверенностью.
Итак, обеденный перерыв наступил. Линн радовалась тому, что все наконец закончится. Она совершила ошибку, с самого начала не признавшись в авторстве своей работы, и теперь платила за нее, платила всякий раз, когда видела выражение лица Гая и понимала, что он на самом деле влюблен в несуществующую девушку. Но она усвоила этот урок.
– Линн! – раздался рядом с ней негромкий голос.
Это была Элизабет Уэйкфилд, лицо которой выражало одновременно любопытство и сочувствие.
– Привет, Лиз, – сказала Линн, дрожащими пальцами отпирая свой ящик в раздевалке. – Говорят, ты будешь в обед раздавать листовки с портретом загадочной певицы?
– Да, – ответила Элизабет. – Но откуда…
– Лиз! – позвал Гай из другого конца фойе. – Иди сюда! Ты должна мне помочь раздавать эти штуки.
Элизабет вздохнула.
– Поговорим потом, – извиняющимся тоном сказала она, отходя в сторону. – Но откуда он узнал? – спросила она с удивлением.
«Откуда он… – Линн посмотрела ей вслед. – Откуда он узнал – что? Что Лиз имеет в виду?»
С опущенной головой Линн последовала в направлении кафетерия. Она совсем позабыла про свой новый облик. Прежняя Линн завладела ситуацией. Она чувствовала себя неловкой, огромной, неуклюжей – и очень одинокой.
Пересчитывая в руке мелочь, она, не глядя по сторонам и не замечая, что происходит, встала в очередь. В следующее мгновение вокруг нее собралась толпа, все наперебой поздравляли ее, спрашивали: «Как у тебя это получилось?» и «Давно ты начала писать такие песни?»
Она не могла поверить собственным ушам.
– О чем вы говорите? – воскликнула она, когда Кэролайн Пирс похлопывала ее по спине. – Какая песня? О чем вы говорите?
– Смотри сюда! – Уинстон протянул ей лист бумаги.
У Линн перехватило дыхание. Заголовок гласил: «Таинственная песенница – победитель конкурса!» А ниже, над прекрасно отпечатанным текстом песни, было помещено нарисованное художником ее лицо.
Отрицать было бесполезно. Гай описал певицу во всех деталях – мягкие, слегка непослушные волосы; большие глаза в форме миндаля; упрямый подбородок; лицо, выражающее что-то среднее между задумчивостью и смехом. Это было ее лицо. Не лицо прежней Линн Генри, а то лицо, которое она представляла себе, когда закрывала глаза и пыталась создать для себя свой образ.
Неожиданно она почувствовала головокружение. Она даже не могла задуматься над тем, как это Гай догадался, что это она написала песню. Ее слишком отвлекали возгласы одноклассников. Толпа была настолько активной, что Линн не могла продолжать стоять в очереди.
– Линн! Линн! – скандировали все, как будто она была какой-то звездой.
Как будто она была Кем-то.
Внезапно Линн остановила взгляд на одном из лиц. Это был Гай, и он смотрел на нее, как будто…
Она вдруг вспомнила его слова:
«Я думаю, что влюбился в нее».
А он ведь знал, что это ее песня! Неужали он говорил правду? Неужели правда, что он мог влюбиться в нее?
– Линн! – голосом, прерывающимся от волнения, окликнул ее Гай.
Через минуту он пробрался через толпу и схватил ее за руки.
– «Друиды» хотели бы знать, не споешь ли ты прямо сейчас свою песню. Администрация разрешила нам включить магнитофон, а я буду аккомпанировать тебе на гитаре.