А вот еще дело было, тоже недалеко от Воронежа. Места там и впрямь загадочные, полные опасностей и аномалий. Под Старым Осколом есть карьеры, где добывали железную руду. Самые большие в Европе, между прочим! Взялся я за задание привезти с местного горно-обогатительного комбината живую веретеницу – расплодилось их там в округе, среда для них благоприятная оказалась. Раньше-то эти безногие ящерицы совершенно безобидны были, чего не скажешь о них теперь. Вроде, и размерами с тех пор не сильно вымахали, зато ядовиты стали – жалят, не хуже скорпионов заморских. Прячется гадина в лесной подстилке, под корягами, камнями, в валежнике, и не заметишь, пока не наступишь. А дело в мае было, у веретениц это как раз самый активный период. Срезал я ветку с дерева, соорудил рогатину, думал, прижму ползучую пакость к земле, а потом рукой в перчатке за хвост – и в мешок. А места красивые, ничего не скажешь. Карьеры наполовину заполнены водой, края поросли деревьями, которые клонят свои ветви к воде, но достать не могут – далеко. Правда поселился в карьерах кто-то – хлюпает громко, стонет. В общем, к краю лучше не подходить. Ну, я и объехал карьер подальше. Притормозил у одинокого столба, спешился. Иду медленно, рогатиной полегшую траву приподнимаю, выискиваю веретениц. Так увлекся, что не заметил одинокий домик в поле. Деревянный, почерневший весь, будто сгоревший, но дверь уцелела – приоткрылась, поскрипывает на ветру, будто внутрь приглашает. Заглянул я через окно – вроде бы пусто, а на покосившемся столе у стены аккурат она, веретеница, свернувшаяся в клубок. Ну, думаю, сейчас зайду внутрь, схвачу змею и обратно. К вечеру вернусь. Поздно заметил, как в темном углу шевелится кто-то, копошится в куче истлевших тряпок. Уже кинул добычу в мешок, разворачиваюсь – медведь. Небольшой, наверное, молодой совсем. Облезлый, со свалявшейся шерстью, глаза злые. Как я мог его не заметить? Посмотрел на выход – путь отрезан. Комнатка небольшая, убежать некуда, до окна тоже добраться не успею – зверю ближе. Только и успел опрокинуть стол и прыгнуть за него, когда медведь меня атаковал. Несколько минут мы боролись, обрез от удара лапой улетел прочь, и я, как мог, пытался сдержать атаку зверя. Повезло еще, что сил у него оказалось не так много. В итоге ткнул я его рогатиной в глаза, и пока он яростно бился в стены, успел мимо прошмыгнуть. Подхватил вылетевшее из рук оружие и уже собирался выстрелить в упор, как вдруг жалко стало животное. Так и оставил его в том доме, только дверь захлопнул и на щеколду запер, чтобы за мной не выскочил. А ведь думал, каюк мне наступил. Но выпутался, видать, в рубашке я родился. Особенно остро это почувствовал, когда обратно ехал, совсем про карьер забыв, и меня щупальца из огромной ямы чуть вниз не утащили. Тут, правда, уже байк выручил, не подвел, и все же. За веретеницу я тогда неплохой куш урвал. У старой знахарки, давшей мне это задание, патронов, конечно, не было, зато нашлись несколько упаковок антибиотиков, а что она дальше с той веретеницей сделала, мне уже неинтересно.
А мой наглый рейд прямо в логово к предателям? Дерзкий, сумасбродный, нелогичный и оттого неожиданный. У них оставались вещи, которые принадлежали мне, и, кроме того, они мне порядком задолжали, и я должен был их наказать. Эти люди гордо именуют себя рейдерами, а на самом деле они просто крысы, подлые и поступающие так или иначе только в соответствии со своей выгодой, идущие на любые жертвы, если это оправдано результатом. Так было и с Кристиной… Они положили ее вместе с маленьким ребенком на алтарь во имя своей никому не понятной цели, переступили через жизни, словно через досадную помеху на пути. Даже не оглянулись, не поняли, что совершили. А если поняли – то еще хуже. Тогда отморозкам не место на этой земле. Рейдеры устраивали за мной одну охоту за другой, гнали цепью, как дикого зверя, но я уходил, взрыкивая мотором байка и оставляя их далеко позади. Они чуют во мне угрозу своему существованию, своей стабильности. Я – досадливая заноза в их задницах, так как знаю слишком много: базы, схроны, кое-какие секреты – все, что можно дорого продать. Носитель конфиденциальной информации, одним словом.
Нынешнее приключение нисколько не уступает моим предыдущим, а может, в чем-то и превосходит. К тому же тут пахнет откровенной мистикой, чертовщиной, над которой я тщетно ломаю голову. Может, это и не мистика совсем, но непонятных явлений хватает, и это меня очень беспокоит. Я встречал на своем пути много аномалий, помню даже, как несколько раз проезжал через один маленький вымерший городок в Тверской области, и каждый раз он оказывался снова передо мной. Вновь – затертая табличка на въезде, будто и не было только что этих хмурых грязных улиц, выщербленных кирпичных домов, дорожного полотна в выбоинах, запруженного остовами легковушек. День Сурка, блин. Потратил я тогда полдня, борясь с аномалией, но так и не мог оставить городок позади, снова и снова он вырастал передо мной и словно насмехался над моим сознанием. Пока я, вконец вымотанный, не объехал его по длинной кривой.
Вот и сейчас эта странная девушка Аксинья, временами возникающая передо мной, преследующая меня в родном городе, воздвигла невидимую и непреодолимую стену, сквозь которую не пробраться. А ведь любое ограничение в свободе передвижения для меня хуже смерти. А теперь я узник, и кто знает, сколько продлится мое заключение? Не пожизненно ли меня упекли сюда в наказание за некоторые мои безнравственные и грязноватые дела? Порой мне приходилось убивать по заказу, особо не заботясь, что за человек передо мной. А если невидимая стена сожмется в размерах, запрет меня в рамках вот этого убежища, например?.. Слишком много вопросов…
Из мыслей меня вырывают звуки какой-то возни снаружи, за прикрытой дверью. Все нарастающий шум множества голосов, вдруг разом зазвучавших в относительной тишине коридора. И тут же взвывает аварийная сирена, противно режет слух и заставляет сердце биться учащенно. Там явно произошло что-то страшное и, быть может, непоправимое. Внешняя опасность?
Мы с Даниловым вскакиваем, на ходу собирая наш нехитрый скарб, разбросанный по комнате. Всего пара минут – и мы с рюкзаками и оружием на изготовку уже вываливаемся в пыльный, тускло освещенный коридор, по которому, сталкиваясь плечами, ругаясь на ходу, бряцая оружием и натыкаясь на внезапно открывающиеся перед самым носом двери носятся люди. Протискиваемся в общий зал – там царит паника: снуют бойцы, визжат женщины, которых чуть ли не насильно пытаются убрать с дороги, чтобы не мешались и не создавали толчею. Раздаются обрывистые команды и выкрики.
– Женщин и детей на минус третий уровень! – надсаживаясь, командует взмокший вояка, тыча пальцем в немного растерявшихся бойцов. – И перекройте проход! Жужа, мать твою, чего застыл?! Бегом на КПП наверх, надо усилить охрану. И Дюшу с собой захвати! Андрей, бери своих людей и к воротам А-4 живо! Там прорыв!
Голоса вместе с грохотом и топотом десятков ног смешиваются в жуткую какофонию, порождая еще больший хаос.
– Что случилось? – я хватаю семенящего мимо знакомого старика-торговца.
У деда трясутся губы, и от этого он заикается еще больше. К тому же его явно помяли в этой толкотне: на лбу кровоточит свежая ссадина, рукав спецовки разорван повыше локтя. Здоровенный ржавый нож вроде мачете, который дед судорожно стискивает в правой руке, выглядит скорее смешно и нелепо, чем угрожающе.