Сергей выдернул диск из доски и всмотрелся в каждую фигуру. Нет, людей здесь не могло быть.
Звук разбившейся тарелки раздался в метре от Афанасьева. Сергей отказывался верить своим глазам. Статуя Фемиды сошла со своего пьедестала и, приготовившись к удару, занесла меч над головой. Он в последний момент поднял над головой зажатый в обеих руках диск. Стальной меч со звоном врезался в бронзовую тарелку. Сергей, проклиная тот день, когда решил сделать скульптурам предметы в руках из натуральных материалов, побежал к выходу.
У лестницы стоял Давид и раскручивал пращу. Сергей дернулся в сторону, к Венере, и вырвал у нее из руки медный щит. Рука Венеры осыпалась, и Афанасьев увидел костлявый палец, протянутый в его сторону.
Камень, выпущенный из пращи, ударил Сергея в голову за мгновение до того, как был поднят щит. Статуи подступали со всех сторон. То, что его творения ожили, было предсказуемо, по крайней мере, для Сергея. Ведь он в глубине души знал, что, беря за основу скелет, он создавал что-то подобное человеку. Афанасьев чувствовал себя если не Богом, то его близким родственником.
Но то, что скульптуры вместо благодарности пытаются его убить, Сергей никак не мог ожидать. Он дал им вечную жизнь, красоту и грацию, силу и храбрость, а эти бездушные твари с ним так. Чего он ждал от них, от проституток и грабителей, беспризорников и бомжей, алкоголиков и наркоманов? Если они жили без души в Божьем теле, то в этих глиняных горшках откуда ей взяться?
Острая боль пронзила правое плечо. Сергей выдернул стрелу и отбросил в сторону.
Чертов Купидон! Ведь хотел же сначала из попрошайки сделать «Писающего мальчика»!
Афанасьев со злостью бросил бесполезный щит в ангела с колчаном и стрелами. Статуя рассыпалась, голова отлетела к ногам Сергея. Он подпрыгнул и опустился на маленький череп. Тот с хрустом раскололся.
– Что?! Не так вы и сильны?!
Статуи медленно приближались. Выход был. Сергей повернулся к лестнице. Там стоял Давид, ненавидящий Голиафа-Сергея. Рядом встал в полный рост Метатель диска. К ним присоединился Мыслитель. У них не было оружия, кроме пращи Давида, но их было трое. Сергей перевел взгляд на небольшое окно под потолком. На пути был только Геркулес Фарнезский. Несмотря на увесистую дубину, Сергей намеревался поднырнуть под руку силача и, проскочив Деву Марию, запрыгнуть на стол у стены.
Геркулес замахнулся, Сергей нырнул, и разрушительный удар пришелся на Гермеса. Афанасьев проскочил мимо Девы Марии, запрыгнул на стол…
Дубина Геркулеса настигла цель. Кость хрустнула, Сергей закричал и повалился со стола. В последний момент он, превозмогая боль, схватился за ручку окна. Нога болела так, будто ее ампутировали. Сергей знал, что живым его не выпустят. Он дернул ручку раз, другой, но окно не поддавалось.
Вдруг Сергей понял, что, помимо щелчков ручки и бульканья воды в котле, он не слышит ничего, кроме… Не отпуская ручку, Сергей обернулся. Скульптуры стояли, повернувшись лицом друг к другу, и чего-то ждали.
Цезарь Август вышел из строя и направился к создателю. Сергей, обессиленный и напуганный, забился у окна, словно муха в паутине. Он сжал кулак и ударил в стекло. Небольшая трещинка появилась там, куда пришелся перстень. Сергей ударил еще раз, стекло разлетелось. Афанасьев, не оборачиваясь, схватился за раму и полез наружу. Он резал руки, поломанной ногой бил о стену, стонал и лез. Голова практически была на улице, когда в него с хрустом вошло бронзовое копье Цезаря.
– Помогите! – успел выкрикнуть Сергей и начал сползать в подвал.
Цезарь втыкал копье и вынимал, втыкал и вынимал.
– Помо… – вопль оборвался после очередного удара.
Сергей обернулся, посмотрел на свои творения. Они стояли полукольцом. Только Дева Мария сидела на своем месте. Сергей хотел спуститься со стола; бежать не было ни сил, ни желания, ни смысла. Он умирал. Ноги подкосились, и Афанасьев упал на руки Девы Марии, закончив скульптурную композицию «Пиета».
Как-то все усложнилось в последнее время. Михаил винил во всем стрессы и некоторую деревянность своей подруги. (Бревно бревном.) В общем, Мишка винил кого угодно, только не себя. Но когда подруга стала однажды бывшей, Михаил Конев сопоставил недоказанный факт фригидности молодой женщины и более чем очевидное явление – малоэффективный стояк тридцатишестилетнего лысеющего мужика, и понял, что неплохо бы посетить доктора, специализирующегося на отношениях ниже пояса.
Хотя не в чести подобные специалисты были у Мишки. Он считал, что еще долго сможет обойтись без пальца в заднем проходе. Выходило так, что нет. Но все решилось без позорной стимуляции простаты.
На день рождения коллеги Димки Сечина Конев шел с ужасным настроением, но с расчетом все-таки его поправить. Мысли-паскуды долбили мозг, словно шахтеры в забое. Откалывали огромными кусками, сокрушали уверенность в себе.
Что же это такое? – печалился Миша. Усталость или нестабильность в соседнем государстве? Неправильное питание или мой сексуальный путь просто подошел к концу?
Хер отказывал в самые неподходящие моменты. Мишка и в пик (ведь когда-то же он был?) своей сексуальной карьеры не был гигантом, более того, он теперь подозревал, что не всегда удовлетворял своих партнерш, но тогда хотя бы он сам был доволен. А сейчас, что называется, ни себе, ни людям.
Теперь, как прыщавый подросток, которому дали впервые пощупать женскую грудь, смаковал каждый момент, каждую секунду, каждый сраный миг, что вел его к позорному бегству с поджатым хвостом. В прямом и переносном смыслах. Он не мог понять, что не так.
С Людкой он жил, и занятия сексом с ней вполне можно было назвать регулярными, по графику. Именно поэтому отказ прибора с ней можно было объяснить – полновата, с обвисшими сиськами, да и сопела так, будто это она его «обрабатывала». В общем, все это могло слегка поднадоесть.
Черт! Что такое у тебя в голове?! Тебе что, шестьдесят? Или ты порноактер на пенсии?
Нет, ему не шестьдесят, и разговоры о сексе пока что дарят не только аритмию. Но ему и не шестнадцать, черт побери! Не тот нежный возраст, когда встает от дуновения ветерка. Неплохое оправдание, а? Но так можно было бы оправдываться первые три раза.
Праздник был в разгаре. Миша, поздоровавшись со всеми вскользь, прошел к имениннику.
– Ну, Михаил, на штрафную ты уже нарвался. – Дима улыбнулся и потянулся за бутылкой.
– Не, я минералочки. Я таблетки пью.
Кто-то хохотнул. Миша напрягся, но не повернулся. Он узнал Людку. Весело ей. Хотя… что ей грустить?
– Ну как знаешь. – Димка стал серьезным, наклонился к Мише и шепнул: – Пошли на балкон покалякаем.
– Вот сука! Рассказала?! – Мишка не знал, как реагировать на подобную выходку подруги. Он никогда бы не подумал, что о его недуге расскажет именно Людка. Кто угодно. Кто угодно! Да хоть Маринка из отдела аналитики. У него и с ней осечка случилась. Мишка был уверен, что расскажет именно она.